Вы сказали “Интеллектуальная собственность”? Соблазнительный мираж!

Ричард Столмен

Согласно Марку Лемли, который сейчас профессор в Стенфордском юридическом училище, широкое употребление термина “интеллектуальная собственность” — это мода, которая последовала за основанием в 1967 году Всемирной организации “интеллектуальной собственности” (ВОИС), и его стали использовать по-настоящему широко только в недавние годы. (Формально ВОИС — организация ООН, но фактически она представляет интересы держателей авторских прав, патентов и товарных знаков.) Широкое употребление начинается приблизительно с 1990 года. (Наша копия графика)

Термин несет необъективность, которую нетрудно заметить: он предлагает думать об авторских правах, патентах и товарных знаках по аналогии с правом собственности на физические объекты. (Эта аналогия идет вразрез с официальными доктринами авторского права, патентного права и товарных знаков, но это знают только специалисты.) На деле эти законы не очень похожи на законы о физической собственности, но употребление этого термина подводит законодателей к изменениям, которые делают эти законы более похожими друг на друга. Поскольку эти-то изменения и желательны для компаний, которым авторские права, патенты и товарные знаки дают власть, необъективность, вносимая термином “интеллектуальная собственность”, устраивает их.

Необъективность — достаточная причина, чтобы отказаться от термина, и люди часто просили меня предложить другое название для всей категории — или предлагали собственные альтернативы (часто шутливые). Некоторые говорят о “режимах исключительных прав”, но называть запреты “правами” — это тоже двоемыслие.

Некоторые из этих альтернативных названий улучшили бы дело, но было бы ошибкой заменять “интеллектуальную собственность” другим термином. Другое название не решит более глубокой проблемы термина — чрезмерного обобщения. Нет такой единой вещи, как “интеллектуальная собственность”,— это иллюзия. Единственная причина, по которой люди думают, будто это имеет смысл как связная категория — то, что широкое употребление этого термина ввело их в заблуждение относительно этих законов.

Термин “интеллектуальная собственность” в лучшем случае представляет охапку разнородных законов. Когда неюрист слышит, как одним термином называют эти различные законы, он склонен полагать, что они основаны на общем принципе и действуют сходно.

Нет ничего более ошибочного. Эти законы возникли раздельно, развивались по-разному, охватывают разные виды деятельности, устроены по-разному, затрагивают разные вопросы общественного порядка.

К примеру, законы об авторском праве составлены для содействия искусству и авторам. Их объект — детали выражения художественной работы. Патентное право предназначалось для содействия публикации полезных идей ценой предоставления тому, кто публикует идею, временной монополии на нее — ценой, которую в одних отраслях, может быть, стоит заплатить, а в других — нет.

Закон о товарных знаках, напротив, предназначался не для поощрения какого-то рода деятельности, а просто для того, чтобы покупатели могли знать, какой продукт они покупают. Однако законодатели под влиянием термина “интеллектуальная собственность” обратили это в схему, дающую стимул для рекламы. И это только три из многих законов, которые охватывает термин.

Поскольку эти законы развивались независимо, они различны как в каждой детали, так и в основных предназначениях и методах. Так, если вы узнали что-нибудь об авторском праве, то для вас было бы разумно полагать, что в патентном праве это по-другому. Вы редко ошибетесь!

На практике почти все общие утверждения, сформулированные с помощью “интеллектуальной собственности”, которые вы встречаете, оказываются ложными. Например, попадаются заявления, что “ее” назначение — “содействовать прогрессу”, но это может относиться только к патентному праву и, возможно, к монополиям на сорта растений. Авторское право не связано с прогрессом; популярная песня или роман попадают под действие авторского права, даже если в них нет ничего новаторского. Законы о товарных знаках не связаны с прогрессом; если я открою чайный магазин и назову его “чай rms”, это будет полноценным товарным знаком, даже если у меня продаются те же сорта чая, что и в любом другом магазине. Законы о коммерческой тайне не связаны с прогрессом, разве что косвенно; мой список покупателей чая был бы коммерческой тайной, не имеющей к прогрессу никакого отношения.

Встречаются также утверждения, что “интеллектуальная собственность” связана с “творческими способностями”, но в действительности это относится только к авторскому праву. Чтобы сделать патентоспособное изобретение, нужно больше, чем способность к творчеству. Законы о товарных знаках и коммерческой тайне никак не связаны с творческими способностями; чтобы придумать название “чай rms”, не нужно никаких творческих способностей, также как и для составления моего секретного списка покупателей чая.

Люди часто говорят “интеллектуальная собственность”, когда в действительности подразумевают более широкий или более узкий набор законов. Например, богатые страны часто навязывают бедным странам несправедливые законы, чтобы выжимать из них деньги. Некоторые из этих законов — законы “интеллектуальной собственности”, другие — нет; тем не менее противники этой практики часто вешают этот ярлык, потому что они привыкли к нему. Употребляя его, они неверно выражают природу вопроса. Было бы лучше употреблять точный термин, такой как “законодательная колонизация”, который схватывает суть дела.

Этот термин запутывает не только простых людей. Даже профессоров-юристов, преподающих эти законы, заманивает и отвлекает соблазнительность термина “интеллектуальная собственность”, и они делают общие утверждения, которые противоречат известным им фактам. Например, один профессор написал в 2006 году:

В отличие от своих последователей, работающих в ВОИС, у составителей конституции США было принципиально антимонопольное отношение к интеллектуальной собственности. Они знали, что права, возможно, необходимы, но… они связали руки конгрессу, ограничив его власть многочисленными мерами.

Это утверждение относится к статье 1, разделу 8, параграфу 8 Конституции США, где говорится об авторском праве и патентном праве. Этот параграф, однако, не имеет никакого отношения к законам о товарных знаках, законам о коммерческой тайне или другим законам. Термин “интеллектуальная собственность” привел профессора к ложному обобщению.

Термин “интеллектуальная собственность” ведет также к упрощенному мышлению. Он заставляет людей сосредоточиваться на жидкой общности формы, которая есть у этих разношерстных законов (что они создают искусственные привилегии определенным сторонам), и пренебрегать деталями, формирующими их суть: конкретными ограничениями, которые каждый закон налагает на общество, и вытекающими последствиями. Это упрощенное сосредоточение на форме поощряет “экономистический” подход ко всем этим вопросам.

Экономика действует здесь, как это часто бывает, как аппарат непроверенных допущений. Это допущения о ценностях, например, что объем производства имеет значение, а свобода и образ жизни — нет, и допущения о фактах, большей частью ложные, например, что авторские права на музыку поддерживают музыкантов, или что патенты на лекарства поддерживают исследования, спасающие жизнь.

Другая проблема — что на фоне широких масштабов, заключенных в термине “интеллектуальная собственность”, частные вопросы, поднимаемые различными законами, становятся почти невидимы. Эти вопросы вытекают из особенностей каждого закона — как раз того, что термин “интеллектуальная собственность” призывает игнорировать. К примеру, один из вопросов, связанных с авторским правом,— следует ли допускать обмен музыкой. Патентное право не имеет к этому никакого отношения. Патентное право поднимает такие вопросы, как следует ли позволять бедным странам производить препараты, спасающие жизнь, и дешево их продавать, чтобы спасать жизни. Авторское право не имеет к таким проблемам никакого отношения.

Ни тот, ни другой вопрос не является по природе чисто экономическим, но их неэкономические аспекты очень несходны; применять поверхностное экономическое сверхобобщение как отправную точку для рассуждений о них значит игнорировать различия. Когда две эти области права сваливают в котелок “интеллектуальной собственности”, это мешает ясно мыслить о каждой из них.

Таким образом, всякое мнение о “проблеме интеллектуальной собственности” и любые обобщения насчет этого якобы понятия почти наверняка глупы. Если вы думаете, что эти области права — единое целое, вы, как правило, будете выбирать свои мнения из набора размашистых сверхобобщений, среди которых нет ничего путного.

Отказ от “интеллектуальной собственности” — не просто философское развлечение. Выражение наносит реальный вред. Компания Apple пользовалась им, чтобы свернуть в сторну дебаты по закону о “праве на ремонт” в Небраске. Несуразное понятие дало компании способ представить свое стремление к секретности, идущее вразрез с правами клиентов, как принцип, которому клиенты и государство якобы должны уступить.

Если вы хотите ясно мыслить о вопросах, поднимаемых патентами, авторским правом, товарными знаками или другими объектами права, первым делом забудьте о мысли свалить их вместе и рассматривайте их как отдельные темы. Затем отбросьте узкие воззрения и упрощенную картину, которую предполагает термин “интеллектуальная собственность”. Рассматривайте каждый из этих предметов отдельно, во всей его полноте, и у вас будет возможность обдумать их как следует.

И когда дело дойдет до реформы ВОИС, вот одно предложение по смене названия и сущности ВОИС.

---

См. также: Занятная история с Комонгистаном (против термина “интеллектуальная собственность”)

Страны Африки гораздо более сходны между собой, чем эти законы, и Африка представляет связное географическое понятие; тем не менее, если говорить об “Африке” вместо конкретной страны, это приводит к большой путанице.

Рикард Фалквинге поддерживает отказ от этого термина.

Кори Доктороу также осуждает термин “интеллектуальная собственность”.