Авторское право и глобализация в век компьютерных сетей

---

Дэвид Торнберн, ведущий. Наш сегодняшний лектор, Ричард Столмен,— легендарная фигура в мире вычислительной техники, и я много узнал, пока пытался найти оппонента, который разделил бы с ним трибуну. Один выдающийся профессор MIT рассказал мне, что к Столмену нужно относиться как к харизматической фигуре в библейской притче — своего рода ветхозаветной поучительной истории.

— Представьте себе,— сказал он,— Моисея или Иеремию — лучше Иеремию.

И я ответил:
— Ну, это просто превосходно. Это чудесно звучит. Это подтверждает мое ощущение о вкладе, который он внес в мир. Тогда почему вы не предоставите сцену ему?

Он ответил:
—  Как Иеремия или моисей, он просто ошеломляет меня. Я не появился бы на одной с ним передаче, но если бы вы попросили меня назвать пять ныне живущих человек, которые по-настоящему помогли нам всем, то Ричард Столмен был бы один из них.

Ричард Столмен. Мне следует [начать с разъяснения того, почему я отказался позволить транслировать запись этого форума в Интернете], на случай, если не совсем ясно, в чем проблема. Программы, которые применяют для трансляции в Интернете, требуют от пользователя установки определенной программы, чтобы получать трансляции. Эта программа не свободна. Она доступна по нулевой цене, но только в виде исполнимого файла, представляющего собой таинственную кучу чисел.

Что она делает — это секрет. Вам нельзя ее изучать; вам нельзя ее изменять; и вам, конечно, нельзя опубликовать свою собственную измененную версию. А это входит в те свободы, которые составляют важную часть определения свободной программы.

Итак, если предполагается, что я — честный защитник свободного программного обеспечения, я едва ли могу выступать тут и там с речами, а потом оказывать давление на людей, чтобы они пользовались несвободными программами. Я подрывал бы свою собственную работу. А если я не стану показывать, что я серьезно отношусь к своим принципам, я не могу ожидать, что кто-то другой будет относиться к ним серьезно.

Однако эта речь — не о свободных программах. После того как я проработал в движении за свободное программное обеспечение несколько лет и люди начали пользоваться некоторыми частями операционной системы GNU, меня стали приглашать выступить с речью, [в которой] ... люди начали спрашивать меня: “Ну, а как идеи о свободе пользователей программ обобщаются на другие предметы?”

И, конечно, люди задавали такие глупые вопросы, как “Ну, а должна ли быть свободной аппаратура?” “Должен ли быть свободен этот микрофон?”

Так вот, что это означает? Должны ли мы быть вольны копировать его или изменять его? Так вот, что касается изменений, то если вы покупаете микрофон, никто не собирается мешать вам изменять его. А что до копирования, то ни у кого нет устройства копирования микрофонов. Такое бывает только в фантастических фильмах. Может быть, когда-нибудь появятся молекулярные анализаторы и сборщики и действительно станет возможно скопировать физический объект, и тогда эти вопросы о том, вольны ли вы делать это, начнут становиться по-настоящему важны. Мы увидим, как агротехнические компании пытаются помешать людям копировать пищу, и это станет серьезной политической проблемой, если такая техническая возможность когда-нибудь будет существовать. Я не знаю, будет ли это; в настоящий момент это просто досужие рассуждения.

Но для другого рода информации этот вопрос поставить можно, потому что информацию любого вида, которую можно хранить в компьютере, вероятно, можно копировать и изменять. Так что этические вопросы свободного программного обеспечения, проблемы права пользователя копировать и изменять программы, точно таковы же, как аналогичные вопросы для других видов опубликованной информации. Я сейчас не говорю о конфиденциальной информации, скажем, о личной информации, которую никогда не предполагалось предоставлять для общего доступа. Я говорю о правах, которые у вас должны быть, если вы получаете копии чего-то опубликованного, когда это не пытаются хранить в секрете.

Чтобы пояснить свои мысли об этом предмете, я хотел бы сделать обзор истории распространения информации и авторского права. В древности книги писали вручную, пером, и любой, кто умел читать и писать, мог скопировать книгу почти так же эффективно, как кто бы то ни было еще. Ну, тот, кто занимался этим целый день, научился бы делать это несколько лучше, но грандиозной разницы не было. А поскольку копии делались по одной за раз, увеличение масштабов производства не давало слишком большой экономии. Чтобы сделать десять копий, нужно было потратить в десять раз больше, чем для того, чтобы сделать одну. Не было также ничего, что принуждало бы к централизации; книгу можно было копировать где угодно.

И вот из-за такой технологии, поскольку она не подразумевала, что копии обязательно будут идентичны, в античности не было такого полного разделения между копированием книги и написанием книги. Между ними есть вещи, которые имели смысл. Представление об авторстве у них было. Они знали, например, что эта пьеса написана Софоклом, но между написанием и копированием книги были другие полезные дела, которые можно было сделать. Например, можно было скопировать часть книги, потом написать какие-то новые слова, скопировать еще и написать еще сколько-то новых слов, и так далее. Это называлось “написать комментарий” — это было обычным делом — и эти комментарии очень ценились.

Можно было также скопировать отрывок из одной книги, потом приписать несколько других слов, скопировать отрывок из другой книги, приписать еще и так далее, и так составлялся сборник. Сборники также были очень полезны. Есть книги, которые утеряны, но части из них дошли до нас потому, что они цитировались в других книгах, которые стали популярнее, чем оригинал. Может быть, копировали самые интересные места, так что люди часто копировали их, но не утруждали себя копированием оригинала, потому что это не было достаточно интересно.

Так вот, насколько я знаю, авторского права как такового в античности не было. Любой, кому нужно было скопировать книгу, мог ее скопировать. Впоследствии был разработан печатный станок и книги стали копировать на печатном станке. Так вот, печатный станок — это не просто количественное улучшение, которое облегчает копирование. Он по-разному повлиял на разные виды копирования, потому что с ним появилась экономия, присущая серийному производству. Большой работой было набрать текст и гораздо меньшей — сделать много идентичных копий страницы. Так что в результате копирование книг начало становиться централизованной деятельностью с массовым производством. Копии любой конкретной книги, возможно, делались только в нескольких местах.

Это также означало, что обычные читатели не могут эффективно копировать книги. Это можно было делать, только если у вас был печатный станок. Так что это была промышленная деятельность.

Так вот, в первые несколько столетий книгопечатания печатные книги не полностью заменили копирование вручную. Рукописные книги продолжали делать, иногда богатые люди, а иногда — бедные. Богатые делали это, чтобы получить великолепную копию, которая показывала бы, как они богаты, а бедные — потому что у них, возможно, не было денег на печатную копию, но было время на то, чтобы скопировать книгу вручную. Как поется в песне, “время — не деньги, когда у тебя нет ничего, кроме времени”.

Так что копирование вручную продолжало существовать в некоторых пределах. Я думаю, только в XIX веке печать стала на самом деле достаточно дешевой. чтобы даже бедные могли позволить себе печатные книги, если они были грамотны.

Так вот, авторское право развивалось вместе с применением печатного станка, и в условиях техники книгопечатания оно действовало как промышленная норма. Оно не ограничивало того, что могли делать читатели; оно ограничивало то, что могли делать издатели и авторы. Авторское право в Англии первоначально было разновидностью цензуры. Вам приходилось получать разрешение государства на публикацию книги. Но с тех пор это понятие изменилось. Ко времени Конституции США люди пришли к другому представлению о назначении авторского права, и я думаю, что это представление было принято и в Англии.

Для Конституции США было предложено, что у авторов должна быть привилегия на авторское право, монополия на копирование их книг. Это предложение было отвергнуто. Вместо этого было принято радикально отличное от этого предложение, состоящее в том, что ради содействия прогрессу конгресс может по желанию устанавливать систему авторского права, которая создает эти монополии. Так что монополии, согласно Конституции США, существуют не ради тех, кто ими обладает; они существуют ради содействия прогрессу науки. Монополии вручаются авторам как способ изменения их поведения, чтобы они стали делать что-то, что служит обществу.

Так что цель — повышение количества написанных и опубликованных книг, которые другие люди могут затем читать. И считается, что это способствует росту литературной деятельности, росту количества произведений в науке и других сферах, а общество затем учится посредством этого. Вот цель, которой это должно служить. Создание частных монополий было только средством для достижения цели, а цель — это цель общества.

Так вот, авторское право в век печатного станка было довольно безболезненно, потому что оно было промышленной нормой. Оно ограничивало только деятельность издателей и авторов. Ну, в каком-то строгом смысле, бедные, которые копировали книги вручную, возможно, тоже нарушали авторское право. Но никто никогда не пытался применять авторское право против них, потому что его понимали как промышленную норму.

Соблюдения авторского права в век печатного станка было также легко добиться, потому что меры по его соблюдению приходилось принимать только там, где был издатель, а издатели, по самой своей природе, становились известными. Если вы пытаетесь продавать книги, вам приходится говорить людям, где их покупать. Для охраны авторского права нет нужды входить в дом каждого.

И наконец, система авторского права в этом контексте, возможно, была благотворна. Авторское право в США расценивается учеными-юристами как обмен, сделка между обществом и авторами. Общество отдает некоторые из своих естественных прав по созданию копий, а взамен получает выгоды от большего количества написанных и опубликованных книг.

Так вот, выгоден ли этот обмен? Ну, когда обычные люди не могут создавать копии, потому что эффективно их можно делать только на печатном станке — а у большинства людей нет печатных станков — то в результате обычные люди отдают свободу, которую они не в состоянии осуществлять,— свободу, не представляющую никакой практической ценности. Так что если у вас есть что-то, являющееся побочным продуктом вашей жизнедеятельности, и оно бесполезно, а вам представляется возможность обменять это на что-то, представляющее хоть какую-то ценность, то вы выигрываете. Так что вот почему авторское право, возможно, было в то время для общества выгодным обменом.

Но контекст меняется, и это должно изменить нашу этическую оценку авторского права. Так вот, прогресс техники не меняет основных принципов этики; они слишком фундаментальны, чтобы их могли затрагивать такие случайности. Но наше решение о любом конкретном вопросе определяется последствиями доступных альтернатив, а последствия данного выбора могут меняться, когда меняется контекст. Вот что происходит в области авторского права, потому что век печатного станка приходит к концу, постепенно сменяясь веком компьютерных сетей.

Компьютерные сети и цифровая вычислительная техника опять приводят нас в мир, более сходный с древностью, где каждый, кто может читать и пользоваться информацией, может также копировать ее и создавать копии почти с той же легкостью, как это мог бы делать любой другой человек. Это абсолютно точные копии, и они ничем не хуже копий, которые мог бы сделать любой другой человек. Так что централизация и экономия серийного производства, введенная печатным станком и тому подобной техникой, уходит.

А эта перемена контекста меняет то, как работает авторское право. Понимаете, авторское право больше не действует как промышленная норма; теперь это драконовское ограничение обычных людей. Когда-то оно было ограничением издателей в пользу авторов. Теперь с практической точки зрения это ограничение общества в пользу издателей. Когда-то авторское право было довольно безболезненным и не вызывало возражений. Оно не ограничивало обычных людей. Теперь это не верно. Если у вас есть компьютер, издатели считают своим высшим приоритетом ограничивать вас. Соблюдения авторского права было легко добиться, потому что это было ограничение только издателей, которых было легко найти, и легко было узнать, что они издавали. Теперь авторское право — ограничение всех и каждого из вас. Чтобы добиться его соблюдения, требуется надзор — вторжение — и суровые наказания, и мы видим, как их вносят в законы в США и других странах.

И можно показать, что авторское право было для общества выгодным обменом, потому что общество отдавало свободы, которых не могло осуществлять. Ну, а теперь оно может осуществлять эти свободы. Что вы делаете, если вы производили побочный продукт жизнедеятельности, который был для вас бесполезен, и вы привыкли продавать его, а потом, совершенно неожиданно, вы нашли ему применение? Вы можете потреблять его, использовать его сами. Что вы делаете? Вы не продаете его весь; вы оставляете что-то себе. И это то, что общество, естественно, хотело бы сделать. Это то, что общество делает при каждой возможности озвучить свои предпочтения; оно сохраняет что-то из этой свободы и осуществляет это. Массовый пример этого — Napster: общество решило осуществлять свободу копирования вместо того, чтобы отдать ее. Так что если бы мы хотели привести авторское право в соответствие с сегодняшними обстоятельствами, то для нас было бы естественно снизить количество власти авторского права, которое получают его владельцы, снизить количество ограничений, которые они налагают на общество, и повысить свободу, которую сохраняет общество.

Но издатели хотят не этого. Хотят они в точности противоположного. Они желают повысить власть авторского права настолько, чтобы они могли оставлять за собой прочный контроль над любым использованием информации. Это привело к законам, которые дали беспрецедентное повышение власти авторского права. У общества отнимают свободы, которые когда-то были у него в век печатного станка.

Например, взглянем на электронные книги. Вокруг электронных книг развели колоссальное количество шумихи; мимо нее едва ли можно пройти. Я летел в Бразилию, и в фирменном журнале авиакомпании была статья, в которой говорилось, что, возможно, пройдет десять или двадцать лет, пока мы все перейдем на электронные книги. Ясно, что этого рода кампания исходит от кого-то, кто платит за это. Так вот, почему они это делают? Я думаю, что знаю. Дело в том, что электронные книги — это возможность забрать некоторые из оставшихся свобод, которые у читателей печатных книг всегда были и до сих пор есть — свободу, например, одолжить книгу приятелю, взять ее на время из публичной библиотеки, продать копию в букинистический магазин или купить копию анонимно, без занесения записи о том, кто купил эту конкретную книгу, в базу данных. А может быть, даже право прочесть ее дважды.

Это свободы, которые издателям хотелось бы отнять, но они не могут сделать этого с печатными книгами, потому что это был бы слишком явный захват власти, который вызвал бы возмущение. Так что они нашли обходную стратегию: во-первых, они получают законодательство, чтобы отнять эти свободы в отношении электронных книг, когда электронных книг нет; так что нет и возражений. Нет ранее существовавших пользователей электронных книг, которые привыкли к своим свободам и будут их защищать. Это они получили в 1998 году с Законом об авторском праве цифрового тысячелетия. Потом они ввели электронные книги и постепенно добиваются, чтобы все перешли с печатных книг на электронные, и в конце концов результатом будет то, что читатели потеряют эти свободы так, что у них не будет даже момента, в который эти свободы отнимали бы и когда они могли бы встать на борьбу, чтобы сохранить их.

В то же самое время мы видим попытки отнять у людей свободу пользования другими видами опубликованных произведений. Например, фильмы, записанные на DVD, публикуются в зашифрованном формате, который когда-то был секретным — предполагалось, что он будет секретным — и кинокомпании давали вам его описание, чтобы вы могли сделать проигрыватель DVD, только после того, как вы подписали договор, обязывающий встраивать в проигрыватель определенные ограничения, в результате которых общественности не дали бы полностью осуществлять даже свои законные права. Тогда несколько смышленых программистов в Европе распознали формат DVD и написали свободную программу, которая читала бы DVD. Это позволило пользоваться свободными программами под управлением операционной системы GNU+Linux, чтобы смотреть купленные вами DVD, что совершенно законно. Вы должны быть в состоянии делать это с помощью свободных программ.

Но кинокомпании были против, и они пошли в суд. Понимаете, кинокомпании навыпускали много фильмов, в которых был сумасшедший ученый и кто-то говорил: “Но, профессор, есть вещи, которых человеку знать не положено”. Они, должно быть, слишком насмотрелись своих собственных фильмов, потому что они пришли к убеждению, что формат DVD — это что-то, что человеку знать не положено. И они получили постановление суда, налагающее всеобщую цензуру на программы для проигрывания DVD. Было запрещено даже делать ссылку на сайт, где эта информация была законно доступна за пределами США. Против этого постановления была подана апелляция. Я горжусь тем, что подписал в этой апелляции отчет об анализе дела третьей стороной, хотя я играю довольно незначительную роль в этой конкретной битве.

Государство США действовало в точности за другую сторону. Это не удивительно, если вы рассмотрите, почему, собственно, прошел Закон об авторском праве цифрового тысячелетия. Причина — в финансовой системе кампании, которая есть у нас в США и которая по существу легализовала подкуп, в ходе которого кандидаты покупаются деловыми кругами еще до того, как их изберут. И конечно, они знают, кто их хозяин — они знают, на кого они работают — и они проводят законы, чтобы дать больше власти деловым кругам.

Что произойдет с этой конкретной битвой, мы не знаем. Но пока Австралия провела подобный закон, а в Европе он почти окончательно принят; так что план состоит в том, чтобы не оставить ни одного места на Земле, где эту информацию можно будет сделать доступной людям. Но США остаются мировым лидером в попытках удержать общественность от распространения информации, которая была опубликована.

Хотя США не были первой страной, в которой эту задачу сделали приоритетной. В Советском Союзе это считали очень важным. Там это несанкционированное копирование и перераспространение было известно как “самиздат”; для того, чтобы покончить с ним, был разработан ряд методов: во-первых, охрана, следящая за каждым экземпляром копировального оборудования, чтобы проверять то, что копируют люди, и предотвратить запрещенное копирование. Во-вторых, суровые наказания для любого, кого уличат в запрещенном копировании. Вас могли отправить в Сибирь. В-третьих, вербовка наушников, просьба ко всем доносить на своих соседей и сотрудников в информационную полицию. В-четвертых, коллективная ответственность: “Эй, ты! Ты будешь следить за этой группой! Если я поймаю кого-нибудь из них на запрещенном копировании, ты попадешь в тюрьму. Так что следи за ними в оба”. И в-пятых, пропаганда, которая с детства убеждала каждого, что только жуткий враг народа стал бы когда-либо заниматься этим запрещенным копированием.

Сейчас в США применяются все эти меры. Во-первых, охрана, следящая за копировальной техникой. Ну, в магазинах, торгующих копиями, у них есть охрана в виде людей, проверяющих, что вы копируете. Но приставить людей, чтобы они следили за тем, что вы копируете на своем компьютере, было бы слишком дорого; человеческий труд слишком дорог. Так что у них есть охрана в виде роботов. В этом и состоит назначение Закона об авторском праве цифрового тысячелетия. Эти программы поступают на ваш компьютер; это единственный способ, которым вы можете получить доступ к определенным данным, и он не позволяет вам копировать.

Есть планы по внедрению этих программ на каждый жесткий диск, так что на вашем жестком диске могли бы быть файлы, к которым вы даже не могли бы получить доступ, если только не получили бы разрешение на доступ к этому файлу с некоторого сервера в сети. А обходить эти программы или даже рассказывать другим, как обойти их,— преступление.

Во-вторых, суровые наказания. Несколько лет назад, если вы создавали копии чего-нибудь и раздавали их своим знакомым только для того, чтобы быть им полезным, это не было преступлением; это никогда не было преступлением в США. Потом они сделали это тяжким преступлением, так что за обмен с соседом вас могли посадить в тюрьму на несколько лет.

В-третьих, наушники. Ну, вы, возможно, видели рекламу по телевизору, рекламу в бостонском метро, в которой людей просят доносить на своих сотрудников в информационную полицию, которую официально называют Ассоциацией издателей программного обеспечения.

И в-четвертых, коллективная ответственность. В США это сделали мобилизацией поставщиков услуг Интернета, их сделали юридически ответственными за все, что размещают их клиенты. Единственным способом избежать того, чтобы всегда быть ответственными за это, было реализовать неизменную процедуру отключения или удаления информации не позднее, чем через две недели после жалобы. Всего несколько дней назад я слышал, как таким образом был отключен остроумный сайт протеста, критикующий Городской банк за некоторые из его мерзких правил. В наши дни вам не дают даже возможности оправдаться в суде; ваш сайт просто отключают.

И наконец, пропаганда, начинающаяся с детства. Именно для этого применяют слово “пират”. Если вы мысленно обратитесь на несколько лет назад, то раньше термин “пират” применялся к издателям, которые не платили автору. Но теперь его перевернули задом наперед. Теперь его применяют к членам общества, которые избегают контроля со стороны издателя. Он употребляется, чтобы убедить людей, что только мерзкий враг народа стал бы когда-либо заниматься этим запрещенным копированием. Он говорит: “Обмен с твоим соседом нравственно равнозначен нападению на судно”. Я надеюсь, что вы не согласны с этим, и если это так, я надеюсь, вы откажетесь от такого употребления этого слова.

Так что издатели покупают законы, которые дают им больше власти. Вдобавок они также расширяют срок действия авторского права. В Конституции США говорится, что авторское право может длиться ограниченное время, но издатели хотят, чтобы оно было вечным. Однако получить поправку к конституции было бы довольно трудно, так что они нашли более легкий способ достижения этого же результата. Каждые двадцать лет они продлевают авторское право на двадцать лет, и дают этому обратную силу. Так что в результате в любой конкретный момент авторское право номинально длится определенный период, и срок любого конкретного авторского права номинально когда-нибудь истечет. Но этот момент никогда не будет достигнут, потому что каждое авторское право будет продлеваться на двадцать лет каждые двадцать лет; таким образом, никакое произведение никогда больше не перейдет в общественное достояние. Это получило название “план по вечно устанавливаемому авторскому праву”.

Закон, который в 1998 году расширил авторское право на двадцать лет, известен как “Закон о продлении авторского права на Микки Мауса”, потому что одним из основных источников финансирования была компания Диснея. Эта компания поняла, что срок авторского права на Микки Мауса истекает, а они не хотели, чтобы это когда-нибудь случилось, потому что они извлекают из этого авторского права много денег.

Так вот, первоначально предполагалось, что заглавием этой беседы будет “Авторское право и глобализация”. Если вы рассмотрите глобализацию, увидите вы не что иное, как то, что она осуществляется с помощью определенной политики, которая проводится во имя экономической эффективности или так называемых договоров о свободной торговле, которые в действительности составлены так, чтобы дать деловым кругам власть над законами и политикой. На самом деле они не направлены на свободную торговлю. Они направлены на передачу власти: они отнимают власть принимать решения о законах у граждан любой страны, которые могли бы, естественно, учитывать свои собственные интересы, и отдают эту власть предприятиям, которые учитывать интересы этих граждан не будут.

Демократия с их точки зрения — это проблема, и эти договоры составляются, чтобы положить конец этой проблеме. Например, NAFTA действительно содержит пункты, которые, как я полагаю, позволяют компаниям преследовать чужое правительство за избавление от закона, который, по их убеждению, отрицательно сказывается на их доходах в другой стране. Так что у заграничных компаний больше власти, чем у граждан страны.

Предпринимаются попытки распространить это за пределы NAFTA. Например, это одна из целей введения так называемой зоны свободной торговли Америки,— распространить этот принцип также на все страны в Южной и Центральной Америке, а многостороннее соглашение о капиталовложениях предназначалось для того, чтобы распространить это на весь мир.

Кроме прочего, в девяностые годы мы видели, что эти договоры начинают навязывать по всему миру авторское право, все более сильное и ограничительное. Эти договоры не являются договорами о свободной торговле. В действительности это торговые договоры, контролируемые корпорациями и применяемые для того, чтобы дать корпорациям контроль над мировой торговлей с тем, чтобы устранить свободную торговлю.

Когда в XIX веке США были развивающейся страной, они не признавали иностранных авторских прав. Это решение было тщательно обдумано, и это было умное решение. Было отмечено, что для США признание иностранных авторских прав было бы невыгодно, что это высасывало бы деньги, не принося почти ничего хорошего.

Эту же логику можно было бы применить сегодня в отношении развивающихся стран, но у США есть достаточная власть, чтобы вынуждать их идти против их интересов. На самом деле ошибочно говорить об интересах стран в этом контексте. В действительности я уверен, что большинство из вас слышало о заблуждении, состоящем в попытках судить об общественных интересах по сумме богатства всех членов общества. Если бы работающие американцы потеряли миллиард долларов, а Билл Гейтс получил два миллиарда, улучшилось ли бы в целом положение американцев? Было ли бы это хорошо для Америки? Если вы будете смотреть только на сумму, кажется, что это хорошо. Однако этот пример в действительности показывает, что сумма — неверный критерий для суждения, потому что Билл Гейтс на самом деле не нуждается в двух лишних миллиардах, а потеря миллиарда другими людьми, у которых, собственно, нет таких денег, могла бы быть болезненна. Так вот, при обсуждении любого из этих торговых договоров, когда вы слышите, как люди говорят об интересах этой страны и той страны, они именно складывают доходы всех людей в этой стране. В сумму вносятся богатые и бедные. Так что в действительности это оправдание, чтобы применять это же самое заблуждение для того, чтобы заставить вас игнорировать последствия такого распределения богатства внутри страны и то, сделает ли договор это распределение еще более неравномерным, как это было сделано в США.

Так что на самом деле навязывание авторского права по всему миру служит не интересам США. Оно служит интересам определенных владельцев предприятий, многие из которых находятся в США, а некоторые из них — в других странах. Ни в каком смысле оно не служит общественным интересам.

Но что имело бы смысл сделать? Если мы убеждены, что авторское право должно служить целям, заявленным, например, в Конституции США,— целям содействия прогрессу,— какую политику было бы разумно вести в век компьютерных сетей? Очевидно, вместо усиления власти авторского права нам нужно забирать ее с тем, чтобы передать широкой общественности определенную область свободы, в которой они могут извлекать пользу из достоинств цифровой техники, извлекать пользу из своих компьютерных сетей. Но как далеко это должно идти? Это интересный вопрос, потому что я не думаю, что мы обязательно должны отменить авторское право полностью. Мысль обменять некоторые свободы на ускорение прогресса все же могла бы на некотором уровне привести к выгодному обмену, несмотря на то, что традиционное авторское право отнимает слишком много свободы. Но чтобы мыслить об этом разумно, первое, что мы должны признать,— это то, что нет причин делать его полностью единообразным. Нет причин настаивать на одних и тех же условиях сделки для всех видов произведений.

Фактически это уже не так, потому что есть множество исключений для музыки. Музыка в авторском праве рассматривается во многом не так, как другие произведения. Но необоснованное требование единообразия применяется издателями определенным хитроумным образом. Они выбирают какой-то своеобразный особый случай и доказывают, что в этом особом случае было бы выгодно, чтобы авторское право было таким сильным. А потом они говорят, что ради единообразия нужно, чтобы авторское право было таким сильным для всего. Так что, конечно, они выбирают особый случай, для которого они могут построить самое прочное доказательство, даже если это довольно редкий особый случай, который на самом деле не очень важен для целого.

Но возможно, нам следует установить такое сильное авторское право для этого конкретного особого случая. Нам нет нужды платить одну и ту же цену за все, что мы покупаем. Новый автомобиль за тысячу долларов мог бы быть очень неплохой покупкой. Пакет молока за тысячу долларов — ужасная покупка. Вы не стали бы платить повышенную цену за все, что вы покупаете в других областях жизни. Почему это нужно делать здесь?

Так что нам нужно рассматривать различные виды работ, и я хотел бы предложить для этого один способ.

Это относится к рецептам, компьютерным программам, руководствам и учебникам, справочным работам, таким, как словари и энциклопедии. Я убежден, что для всех этих функциональных работ стоят в основном те же проблемы и применимы те же выводы, что и для программ. У людей должна быть свобода даже публикации измененной версии, потому что изменять функциональные работы очень полезно. Людям нужно не одно и то же. Если я написал это произведение, чтобы сделать работу, которую я считаю необходимой, ваше представление о работе, которую вы хотите проделать, может несколько отличаться. Так что вам нужно изменить это произведение, чтобы делать то, что подходит для вас. Далее, могут быть другие люди, нужды которых сходны с вашими, и ваша измененная версия могла бы для них подойти. Это известно каждому повару, и известно уже сотни лет. Нет ничего необычного в том, чтобы копировать рецепты и передавать их другим людям, как и в том, чтобы изменять их. Если вы измените рецепт, приготовите блюдо для своих знакомых и оно им понравится, они, возможно, попросят вас: “Можно мне получить этот рецепт?” Тогда вы, может быть, запишете свою версию и раздадите им копии. Это в точности то, что мы гораздо позднее начали делать в сообществе свободного программного обеспечения.

Итак, это один класс произведений. Второй класс произведений — произведения, назначением которых является рассказ о том, что думают определенные люди. Рассказ об этих людях является их назначением. Сюда входят, скажем, мемуары, очерки, выражающие мнение, научные статьи, предложения купли-продажи, каталоги продаваемых товаров. Весь смысл этих работ состоит в том, что они рассказывают вам, что кто-нибудь думает, или что кто-нибудь понял, или в чем кто-нибудь убежден. Изменять их значит давать искаженное представление об авторах; так что изменение этих работ не является общественно полезной деятельностью. Так что буквальное копирование — единственное, что в действительности должно быть позволено людям.

Следующий вопрос — должны ли у людей быть права на коммерческое буквальное копирование, или достаточно некоммерческого. Понимаете, это два рода деятельности, которые мы можем различать, так что мы можем рассмотреть вопросы раздельно — право заниматься некоммерческим буквальным копированием и право заниматься коммерческим буквальным копированием. Ну, хорошим компромиссом могло бы быть правило, по которому авторское право распространяется на коммерческое буквальное копирование, но позволяет каждому заниматься некоммерческим буквальным копированием. То есть, авторское право на коммерческое буквальное копирование, а также на все модифицированные версии — только автор мог бы разрешить создавать измененную версию — по-прежнему предоставляло бы тот же самый поток прибыли, который оно предоставляет сейчас, чтобы финансировать написание этих работ в тех пределах, в каких только оно это делает.

Разрешение некоммерческого буквального копирования значит, что авторскому праву не нужно больше вторгаться в дом каждого. Это снова становится промышленной нормой, соблюдения которой легко добиться и которая безболезненна, которая больше не требует для своей охраны драконовских наказаний и доносчиков. Так что мы получаем большинство выгод — и избегаем большинства ужасов — действующей системы.

Третья категория произведений — эстетические и развлекательные произведения, в которых самое важное — просто чувства, которые вызывает произведение. Так вот, для этих работ проблема изменений очень непроста, потому что, с одной стороны, есть мысль, что эти произведения отражают мировоззрение художника и изменять их значит искажать это мировоззрение. С другой стороны, есть факт, что существует процесс народного творчества, в котором действия последовательности людей, изменяющих произведение, иногда могут привести к исключительно богатому результату. Даже если взять авторское создание произведений, заимствовать из предшествующих работ часто очень полезно. Некоторые пьесы Шекспира написаны на сюжеты, взятые из каких-то других пьес. Если бы нынешние законы об авторском праве действовали в те времена, эти пьесы были бы незаконны. Так что трудно сказать, что делать с публикацией измененных версий эстетического или художественного произведения, и возможно, нам пришлось бы поискать способов дальнейшего разделения этой категории, чтобы решить эту проблему. Например, может быть, сценарии компьютерной игры следует рассматривать одним образом; может быть, каждый должен быть волен публиковать измененные версии таких сценариев. Но, возможно, к роману следует относиться по-другому; возможно, для него коммерческая публикация должна требовать согласования с первоначальным автором.

Так вот, если на коммерческую публикацию этих эстетических произведений будет распространяться авторское право, это будет давать почти равный нынешнему поток прибыли для поддержки авторов и артистов, в тех ограниченных пределах, в которых настоящая система их поддерживает, потому что она справляется с этим очень плохо. Так что это могло бы быть разумным компромиссом, точно так же, как в случае работ, представляющих определенных людей.

Если мы обратимся к временам, когда век компьютерных сетей войдет в полную силу, когда мы пройдем эту переходную фазу, мы можем представить себе другой способ получения денег авторами за свою работу. Представим себе, что у нас есть цифровая система платежей, которая позволяет вам получать деньги за работу. Представим себе, что у нас есть цифровая система платежей, которая позволяет вам посылать кому-то другому деньги по Интернету; это можно делать различными способами, например с помощью шифрования. И представим себе, что буквальное копирование всех этих эстетических произведений допустимо. Но они написаны так, что когда вы проигрываете их, читаете их или просматриваете их, сбоку на вашем экране появляется надпись со словами: “Нажмите сюда, чтобы выслать доллар автору”, или артисту, или кому-то там еще. И она просто там сидит, она не заслоняет вам вида, она сбоку. Она вам не мешает, но она там есть, и она вам напоминает, что неплохо бы поддержать писателей или артистов.

Так что если вы любите произведение, которое вы читаете или прослушиваете, в конце концов вы скажете: “Почему бы мне не отправить этим людям доллар? Это всего-навсего доллар. Что мне с него? Я этого даже не замечу”. И люди станут посылать по доллару. Хорошо в этом то, что это делает копирование союзником авторов и артистов. Когда кто-то пересылает знакомому по электронной почте копию, этот знакомый тоже мог бы послать доллар. Если вы действительно любите это произведение, вы могли бы послать доллар больше одного раза, и этот доллар — больше, чем они будут получать сегодня, когда вы покупаете книгу или компакт-диск, потому что они получают крошечную долю выручки. Те же самые издатели, которые требуют во имя авторов и артистов полной власти над обществом, все время помыкают этими авторами и артистами.

Я рекомендую вам прочесть статью Кортни Лав в журнале Салон, статью о пиратах, которые планируют пользоваться трудом артистов, не платя им денег. Эти пираты — компании звукозаписи, которые платят артистам 4% от размера выручки, в среднем. Конечно, у очень популярных артистов влияние больше. Они получают больше 4% выручки со своих массовых продаж; а это значит, что тот многочисленный разряд артистов, которые заключили контракт на запись, получает меньше, чем 4% выручки со своих скромных продаж.

Вот как это работает: компания звукозаписи тратит деньги на рекламу, и они считают эти затраты авансом артистам, хотя артисты никогда даже и не видели этих денег. Так что номинально, когда вы покупаете компакт-диск, определенная доля денег поступает артистам, но в действительности это не так. На самом деле они будут выплачивать расходы по рекламе, и только если артисты очень популярны, они хоть когда-нибудь увидят хоть что-то из этих денег.

Артисты, конечно, подписывают свои контракты на запись, потому что они надеются, что они станут одними из тех немногих, кому удалось выбиться в богачи. Так что по существу артистам предлагается лотерея, чтобы их соблазнить. Хотя они сильны в музыке, они, возможно, не настолько сильны в тщательных логических рассуждениях, чтобы разглядеть эту ловушку. Так что они ставят свою подпись, а потом, вероятно, не получают ничего, кроме рекламы. Так почему бы нам не давать им это каким-нибудь другим способом, не посредством системы, которая зиждется на ограничении общества, и системы промышленного комплекса, который пичкает нас паршивой музыкой, которую легко продавать. Почему бы вместо этого не сделать естественное побуждение слушателя к обмену музыкой, которую они любят, союзником артистов? Если у нас будет эта надпись, которая появляется в проигрывателе как способ выслать доллар артистам, то компьютерные сети могли бы стать механизмом, дающим артистам эту рекламу — ту самую рекламу, ничего кроме которой они сейчас не получают от контрактов на запись.

Приходится признать, что существующая система авторского права поддерживает артистов довольно-таки паршиво, точно так же, как мировая торговля паршиво поднимает уровень жизни на Филиппинах и в Китае. У вас есть эти зоны предпринимательства, где каждый работает в потогонной мастерской и все продукты делаются в потогонных мастерских. Я знаю, что глобализация оказалась очень неэффективным способом поднятия уровня жизни людей за морем. Скажем, американец получает двадцать долларов в час за какую-то работу, а вы даете эту работу мексиканцу, который получает, может быть, шесть долларов в день; в результате здесь выходит, что вы отняли большие суммы денег у американского рабочего, отдали крошечную долю, вроде нескольких процентов, мексиканскому рабочему и вернули остальное компании. Так что если ваша цель — поднять уровень жизни мексиканских рабочих, то этот способ работает паршиво.

Интересно наблюдать, как это же самое явление происходит в индустрии авторского права, та же общая идея. Во имя этих рабочих, которые, конечно, кое-чего заслуживают, вы предлагаете меры, которые дают им крохи, а на самом деле в основном подпирают власть, с помощью которой корпорации контролируют наши жизни.

Если вы пытаетесь заменить очень хорошую систему, вам приходится работать изо всех сил, чтобы предложить лучшую альтернативу. Если вы знаете, что существующая система паршива, лучшую альтернативу найти не так трудно; сегодня стандарт для сравнения очень низок. Мы всегда должны помнить это, когда рассуждаем о проблемах политики авторского права.

Так что я думаю, что я рассказал большую часть того, что я хочу рассказать. Я хотел бы упомянуть, что завтра в Канаде будет День недомогания по телефону. Завтра — начало встречи по завершению переговоров об американской зоне свободной торговли, создаваемой с целью расширить власть корпораций на дополнительные страны, в Квебеке намечается большой митинг протеста. Многим американцам заблокирован въезд в Канаду через границу, которую им должно быть разрешено переходить в любое время. Под самыми вздорными предлогами была возведена стена вокруг центра Квебека, чтобы служить крепостью, за пределами которой будут удерживать протестантов. Мы были свидетелями большого числа различных грязных уловок, применяемых против протеста общественности против этих договоров. Так что даже та демократия, которая остается у нас после того, как государственная власть отнята у демократически избранного правительства и передана предприятиям и невыборным международным органам — даже то, что после этого осталось, возможно, не выживет после подавления протеста общественности против этого.

Я посвятил семнадцать лет своей жизни работе над свободными программами и смежными вопросами. Я сделал это не потому, что я думаю, что это самый важный в мире политический вопрос. Я сделал это потому, что это была сфера, в которой, как я видел, мне нужно прилагать свои умения, чтобы сделать много добра. Но случилось то, что общие проблемы политики эволюционировали, и на сегодняшний день самым большим политическим вопросом в мире является сопротивление тенденции передавать деловым кругам власть над обществом и государствами. Я смотрю на свободные программы и смежные вопросы о другого рода информации, которые я сегодня обсуждал, как на одну из частей этой серьезной проблемы. Так что я обнаружил, что я косвенно работал над этой проблемой. Я надеюсь, что вношу какой-то вклад в эту работу.

Ответ.

Торнберн. Через минуту мы обратимся к аудитории за вопросами и комментариями. Но позвольте мне дать краткий общий ответ. Мне кажется, что в высшей степени настойчивом и важном практическом руководстве к действию, которое предлагает нам Столмен, есть два ключевых элемента. Один из них — признание того, что старые предположения об авторском праве, старые методы пользования авторским правом неуместны; все это опровергается и затрудняется приходом компьютеров и компьютерных сетей. Это, может быть, очевидно, но это существенно.

Второй — признание того, что цифровая эпоха требует от нас пересмотра того, как мы различаем и взвешиваем различные формы умственного и творческого труда. Столмен, бесспорно, прав, что определенные виды интеллектуальных занятий оправдывают повышенную по сравнению с другими охрану авторским правом. Попытка систематически идентифицировать эти различные уровни охраны авторским правом кажется мне ценным способом получить представление о проблемах, вставших перед умственным трудом с приходом компьютера.

Но я думаю, что я открыл другую тему, которая лежит под тем, о чем говорил Столмен и которая на самом деле касается совсем не компьютеров напрямую, а более широких вопросов авторитета демократии и все возрастающей власти, которую государство и корпорации осуществляют над нашей жизнью. Эта популистская и антикорпоративная сторона рассуждений Столмена наводит на размышления, но также упрощает ситуацию. А также она, возможно, чересчур идеалистична. Например, как романист, поэт, автор песен, артист или автор учебника выжил бы в этом дивном новом мире, где людей поощряют платить авторам, но не требуют от них этого? Другими словами, мне кажется, что пропасть между существующей практикой и предвосхищаемыми возможностями, о которых рассуждает Столмен, все еще неизмеримо широка.

Итак, я заканчиваю просьбой к Столмену изложить немного подробнее определенные аспекты его речи, и в особенности то, есть ли у него дальнейшие мысли о том, каким образом в его системе авторского права предоставлялась бы защита тем, кого мы назовем “традиционными творцами”.

Столмен. Прежде всего, я должен указать на то, что нам не следует употреблять термин “защита” для описания того, что делает авторское право. Авторское право ограничивает людей. Термин “защита” — пропагандистский термин предприятий, владеющих авторскими правами. Термин “защита” означает предотвращение того или иного рода разрушений чего-нибудь. Ну, я не думаю, что песня разрушается, если у нее есть больше копий, которые больше проигрываются. Я не думаю также, что роман разрушается, если больше людей читают его копии. Так что я не буду употреблять этого слова. Я думаю, что это приводит к тому, что люди причисляются не к той стороне.

Также очень плохая идея — думать об интеллектуальной собственности, по двум причинам: во-первых, это ведет к предвзятым суждениям о фундаментальнейшем в этой сфере вопросе — как к этому относиться и следует ли относиться к этому как к разновидности собственности? Пользоваться термином “интеллектуальная собственность” для описания этой сферы значит заранее предполагать, что ответ положителен, что к этому следует относиться именно так, а не иначе.

Во-вторых, он поощряет сверхобобщение. Интеллектуальная собственность одним махом накрывает несколько таких различных юридических систем с независимыми истоками, как авторское право, патенты, товарные знаки, коммерческая тайна, а также кое-что другое. Они почти полностью различны; у них нет ничего общего. Но люди, которые слышат термин “интеллектуальная собственность”, подводятся к ложной картине, в которой они представляют, что есть общий принцип интеллектуальной собственности, который применим к конкретным областям, так что они предполагают, что эти различные области права сходны. Это ведет не только к неверному мышлению о том, какие действия верны, это ведет людей к тому, что они не понимают того, что на самом деле сказано в законе, потому что они полагают, что авторское право, патентное право и законы о товарных знаках сходны, когда фактически они полностью различны.

Так что если вы хотите поощрить внимательное обдумывание и ясное понимание того, что сказано в законе, избегайте термина “интеллектуальная собственность”. Говорите об авторском праве. Или говорите о патентах. Или говорите о товарных знаках или любом другом предмете, о котором вы хотите. Но не говорите об “интеллектуальной собственности”. Мнение об “интеллектуальной собственности” почти обречено на то, чтобы быть глупым. У меня нет мнения об “интеллектуальной собственности”. У меня есть мнения об авторских правах, патентах и товарных знаках, и они различны. Я пришел к ним путем разных мыслительных процессов, потому что эти системы права полностью различны.

Во всяком случае, я сделал это отступление, но оно ужасно важно.

Так что позвольте мне теперь перейти к делу. Конечно, сейчас мы не можем понять, насколько хорошо это работало бы, работали бы или нет просьбы о добровольной плате авторам и артистам, которых они любят. Очевидно одно: то, насколько хорошо работала бы такая система, пропорционально числу людей, участвующих в сети, а это число, как мы знаем, возрастет на порядок за несколько лет. Если бы мы испробовали ее сейчас, результат мог бы быть отрицателен, и это ничего бы не доказало, потому что при десятикратно большем числе участвующих людей она могла бы работать.

Другая проблема — в том, что у нас нет этой цифровой системы наличных платежей; так что мы на самом деле не можем ее сегодня опробовать. Вы могли бы попробовать что-то немного похожее на нее. Есть службы, на которые вы можете подписаться, в которых можно платить кому-то деньги — такие, как PayPal. Но до того, как вы сможете заплатить кому бы то ни было по PayPal, вам приходится пройти через изрядную волокиту и передать им личные сведения о себе, и они ведут записи о том, кому вы платите. Можете ли вы быть уверены, что они не будут злоупотреблять этим?

Так что вас может удерживать не доллар, а проблемы, сопутствующие оплате. Вся эта идея состоит в том, что когда у вас появится побуждение, заплатить должно быть так же легко, как упасть с бревна, так что вас не удерживает ничто, кроме этого количества денег. А если оно достаточно мало, почему оно должно вас удерживать? Хотя мы знаем, что поклонники могут действительно любить артистов, и мы знаем, что некоторые группы поощряли поклонников к копированию и перераспространению музыки, и эти группы были и остаются вполне успешными, например “Грейтфул дэд”. У них не было никаких проблем с тем, чтобы заработать своей музыкой на жизнь, потому что они поощряли поклонников записывать ее на ленту и копировать эти ленты. Они даже не потеряли своих рекордных продаж.

Мы постепенно переходим от века печатного станка к веку компьютерных сетей, но это происходит не за один день. Люди по-прежнему покупают много записей, и вероятно, это будет продолжаться много лет — может быть, всегда. Пока это продолжается, уже одних авторских прав, которые по-прежнему распространяются на коммерческую продажу записей, должно быть достаточно, чтобы поддерживать актеров примерно так же хорошо, как оно это делает сейчас. Конечно, это не очень хорошо, но по крайней мере, хуже от этого не станет.

Обсуждение.

Вопрос. [Комментарий и вопрос о свободном получении по сети и о попытке Стивена Кинга выйти на рынок с одним из своих романов сериями по сети.]

Столмен. Да, интересно узнать о том, что он делал и что из этого вышло. Когда я впервые услышал об этом, я был в восторге. Я подумал, что он, может быть, сделал шаг на пути к миру, который не зиждется на попытках держать общество в ежовых рукавицах. Потом я увидел, что на самом деле он писал, чтобы просить людей заплатить. Объясняю, что он делал: он публиковал роман сериями по оплате, и говорил: “Если я соберу достаточно денег, я выпущу еще”. Но просьба, которую он написал, едва ли была просьбой. Она брала читателя за горло. Там было сказано: “Если ты не заплатишь, ты — зло. И если таких, как ты, слишком много, то я собираюсь просто прекратить это писать”.

Ну, понятно, это не лучший способ создать у публики желание послать вам денег. Вам нужно вызывать у них любовь, а не страх.

Человек из зала. Подробности таковы: он требовал, чтобы определенный процент — я в точности не знаю, какой, кажется, около 90% — людей присылал определенное количество денег, по-моему, доллар или два, или что-то такого же порядка по величине. Вам приходилось печатать свое имя, адрес электронной почты и некоторые другие сведения, чтобы добраться до получения файла, и если процент людей после первой главы не набирался, он говорил, что вторую главу не выпустит. Это было очень враждебно по отношению к публике, которая получала файл.

Вопрос. Разве схема, в которой нет авторского права, а людей просят вносить добровольные пожертвования, не открыта для злоупотребления плагиаторами?

Столмен. Нет. Я предлагал не это. Помните, я предлагаю, что авторское право должно распространяться на коммерческое распространение и допускать только буквальное некоммерческое перераспространение. Так что всякий, кто изменил его так, чтобы внести указатель на свой сайт вместо указателя на сайт настоящего автора, все так же нарушал бы авторское право, и его можно было бы судить точно так же, как сегодня.

Вопрос. Понимаю. Так что вы по-прежнему представляете себе мир, в котором есть авторское право?

Столмен. Да. Как я сказал, для этих видов произведений. Я не говорю, что должно быть разрешено все. Я предлагаю сократить власть авторского права, а не отменить ее.

Торнберн. Мне кажется, один из вопросов, который у меня возник, пока вы говорили, Ричард, и еще раз сейчас, когда вы здесь отвечали на этот вопрос,— почему вы не рассматриваете методы, в которых компьютер, сам по себе, полностью устраняет посредника — так, как это отказался делать Стивен Кинг — и мог бы установить личные отношения.

Столмен. Ну, это возможно, и фактически это добровольное пожертвование является таким методом.

Торнберн. Вы думаете об этом как о методе, в котором издатель вообще не привлекается?

Столмен. Совершенно верно. Я надеюсь, что этого не будет, потому что издатели жестоко эксплуатируют авторов. Когда вы спрашиваете об этом представителей издателей, они говорят: “Ну, хорошо, если автор или группа не хочет проходить через нас, закон от них этого не требует”. Но фактически они делают все от них зависящее, чтобы создать положение, в котором это было бы неосуществимо. Например, они предлагают ограниченные форматы для носителей информации, и чтобы публиковать в этих форматах, вам приходится проходить через больших издателей, потому что они никому больше не скажут, как это делать. Так что они надеются на мир, где проигрыватели будут воспроизводить эти форматы, и чтобы получить что-то, что можно воспроизвести на этих проигрывателях, придется пройти через издателей. Так что фактически, хотя нет закона против автора или артиста, публикующего непосредственно, это не будет осуществимо. Есть также соблазн, что, может быть, это принесет богатство. Они говорят: “Мы разрекламируем вас, и может быть, вы выбьетесь в богачи, как ‘Битлз’”. Выберите какую-нибудь очень преуспевающую группу, и конечно, такое случится только с крошечной долей артистов. Но это может побуждать их к подписанию контрактов, которые скуют их навсегда.

Издатели склонны оказывать очень мало уважения к своим контрактам с авторами. Например, в контрактах на книги, как правило, говорилось, что если книга больше не печатается, то права возвращаются автору, а издатели обычно соблюдали этот пункт не самым лучшим образом. Часто их приходилось вынуждать к этому. Ну, а сейчас они начинают пользоваться электронной публикацией, чтобы заявить, что она никогда не прекращает издаваться; так что возвращать права им не приходится никогда. Их идея состоит в том, что когда автор не очень влиятелен, его заставляют подписаться, и начиная с этого момента он лишен всякой власти; власть есть только у издателя.

Вопрос. Было ли бы хорошо, если бы были свободные лицензии для различного рода произведений, которые защищают для каждого пользователя свободу копировать их всеми способами, которые только это подходят для произведений этого рода?

Столмен. Ну, над этим работают. Но для нефункциональных произведений одно не заменяет другого. Давайте рассмотрим функциональный вид произведений, скажем, текстовый процессор. Так вот, если кто-то сделает свободный текстовый процессор, вы можете им пользоваться; вам не нужны несвободные текстовые процессоры. Но я не сказал бы, что одна свободная песня заменяет все несвободные песни, или что один свободный роман заменяет все несвободные романы. В этом произведения этого вида отличаются. Так что, я думаю, нам просто нужно сделать вот что: признать, что эти законы не заслуживают соблюдения. Обмениваться со своим соседом не плохо, и если кто-то пытается говорить вам, что вам нельзя обмениваться со своим соседом, то вы не должны его слушать.

Вопрос. В отношении функциональных произведений, как вы, в вашей собственной системе мышления, сбалансируете потребность в отмене авторского права с потребностью в экономических стимулах, чтобы эти функциональные работы развивались?

Столмен. Ну, видим мы прежде всего то, необходимость в экономическом стимуле гораздо меньше, чем это предполагалось. Обратитесь к движению за свободное программное обеспечение, где свыше сотни тысяч частично занятых добровольцев разрабатывают свободные программы. Мы также видим, что есть другие способы сбора денег для этого, которые не основаны на том, что обществу не дают копировать и править эти произведения. Это любопытный урок движения за свободное программное обеспечение. Кроме того факта, что оно дает вам способ, которым вы можете применять компьютер, сохраняя свою свободу обмениваться и сотрудничать с другими, это также показывает нам, что это отрицательное предположение, что люди никогда не будут этого делать, если им не передадут особую власть заставлять людей платить им, просто неверно. Многие будут это делать. Затем, если вы обратитесь, скажем, к написанию монографий, служащих учебниками во многих областях науки, кроме самых простых, то авторы не зарабатывают на этом деньги. Сейчас у нас есть проект по созданию свободной энциклопедии, который фактически является проектом по созданию коммерческой свободной энциклопедии, и он продвигается. У нас был проект энциклопедии GNU, но мы объединили его с коммерческим проектом, когда они приняли нашу лицензию. В январе они перешли на Лицензию свободной документации GNU во всех статьях своей энциклопедии. Так что мы сказали: “Ну, давайте объединим с ними усилия и будем побуждать людей помогать им”. Это называется “Nupedia”, вы найдете ссылку на нее, если обратитесь к http://www.gnu.org/encyclopedia. Так что здесь мы распространили общественное развитие свободной базы полезных знаний с программ на энциклопедию. Сейчас я вполне уверен, что во всех этих областях функциональных произведений экономический стимул нам нужен не до такой степени, чтобы вмешиваться в использование этих произведений.

Торнберн. Ну, а как насчет других двух категорий?

Столмен. Для других двух классов работ — не знаю. Я не знаю, будут ли люди писать когда-нибудь романы, не беспокоясь о том, заработают ли они на этом. В обществе, преодолевшем бедность, мне кажется, будут. Может быть, для того, чтобы достигнуть такого общества, нам нужно именно освободиться от контроля корпораций над экономикой и правом. Так что в результате это, понимаете ли, проблема курицы и яйца. Что сделать сначала? Как нам получить мир, где людям не приходится отчаянно бороться за деньги, если не лишить деловые круги контроля? А как нам лишить деловые круги контроля, если не — во всяком случае, я не знаю, но именно поэтому я пытаюсь, во-первых, предложить компромиссную систему авторского права, а во-вторых, добровольные платежи, которые поддерживает компромиссная система авторского права, как способ предоставить поток прибыли для людей, которые пишут эти произведения.

Вопрос. Как вы в действительности могли бы ожидать реализации этой компромиссной системы авторского права, когда интересы корпораций приставлены с ножом к горлу американских политиков, благодаря их системе финансирования кампаний?

Столмен. Тут я пас. Если бы я только знал! Это ужасно сложная проблема. Если бы я знал, как ее решить, я решил бы ее, и ничем на свете я не гордился бы больше, чем этим.

Вопрос. Как бороться с контролем корпораций? Потому что когда вы взглянете на все эти суммы денег, идущие на поддержку корпораций в суде, это поражает. Я думаю, процесс DECS, о котором вы говорите, обошелся защите во что-то вроде полутора миллионов долларов. Бог знает, во что он обошелся корпорации. Есть у вас какие-нибудь мысли о том, как быть с этими огромными суммами денег?

Столмен. У меня есть предложение. Если бы я собирался предложить полностью бойкотировать фильмы, я думаю, люди бы проигнорировали это предложение. Возможно, они сочли бы его слишком радикальным. Так что я хотел бы внести несколько иное предложение, которое в конце концов сводится почти к тому же; вот оно: не ходите на фильм, если у вас нет какой-то существенной причины думать, что он хорош. Так вот, на практике это приведет почти к тому же результату, что и полный бойкот голливудских фильмов. По результатам это почти то же самое, но по намерениям оно отличается. Так вот, я заметил, что многие идут в кино по причинам, которые не имеют никакого отношения к тому, считают ли они, что фильмы хороши. Так что если вы измените это, если вы будете ходить на фильмы, когда у вас есть какая-то существенная причина думать, что он хорош, вы заберете у них много денег.

Торнберн. Я думаю, один из способов понять все эти сегодняшние рассуждения — признать, что всякий раз, когда радикальная техника, потенциально преобразующая какие-то стороны жизни, появляется в обществе, возникает борьба за то, чтобы ее контролировать. Сегодня мы повторяем то, что случалось в прошлом. Так что если смотреть с этой позиции, не должно быть причины для отчаяния или даже пессимизма по поводу того, что может случиться в долгосрочной перспективе. Но в краткосрочной перспективе борьба за контроль над изображениями и текстом, над всеми формами информации, вероятно, будет болезненна и широка. Например, как преподаватель журналистики я обнаружил, что мой доступ к изображениям в последние годы ограничили так, как никогда раньше. Если я пишу очерк, в котором хочу воспользоваться неподвижными изображениями, даже с пленок, получить разрешение на их использование гораздо труднее, а взимаемая за использование этих неподвижных изображений плата гораздо выше — даже когда я привожу в качестве аргументов интеллектуальные запросы и юридическую категорию “свободного использования”. Так что я думаю, в этот момент глубоких изменений долгосрочные перспективы могут в действительности волновать не так сильно, как то, что происходит в краткосрочной перспективе. Но, во всяком случае, нам нужно понимать весь наш современный опыт как возобновленную версию борьбы за контроль над техническими ресурсами, который представляет собой непреходящий принцип западного общества.

Также важно понимать, что история более старой техники сама по себе непроста. Влияние печатного станка в Испании, например, радикально отличается от его влияния в Англии или во Франции.

Вопрос Одна из вещей, которые беспокоят меня, когда я слышу обсуждения авторского права, состоит в том, что они начинаются со слов: “Нам нужен разворот на 180 градусов. Нам нужно отбросить всякого рода контроль”. Мне кажется, что часть из того, что стоит за тремя категориями, которые были предложены, состоит в признании того, что в авторском праве заключена некоторая мудрость. Некоторые из критиков того, как сейчас обстоит дело с авторским правом, убеждены, что фактически оно должно поддерживаться и действовать более сходно с патентами и товарными знаками в терминах его длительности. Не мог бы выступающий прокомментировать это как стратегию?

Столмен Я согласен, что сокращение временной протяженности авторского права — неплохая мысль. С точки зрения поощрения публикации нет совершенно никакой нужды в возможности авторских прав, длящихся целых 150 лет, что в некоторых случаях может быть по нынешним законам. Так вот, компании говорили, что семидесятипятилетнее авторское право на служебное произведение недостаточно долго, чтобы было возможно оправдать затраты на их произведения. Я хотел бы потребовать, чтобы эти компании предъявили экстраполированные бухгалтерские документы на 75 лет вперед, чтобы подтвердить это заявление. В действительности они хотели просто быть в состоянии расширить авторские права на старые произведения, чтобы они могли продолжать ограничивать их использование. Но как можно поощрить к увеличению производства произведений, выпущенных в двадцатые годы XX века, расширяя авторские права сегодня, я никак не возьму в толк — разве что у них где-то есть машина времени. Конечно, в одном из их фильмов у них была машина времени. Так что вот что, может быть, повлияло на их мышление.

Вопрос. Не обдумывали ли вы расширение понятия “свободного использования”, и на какие нюансы вам хотелось бы обратить наше внимание?

Столмен Ну, на мысль о том, чтобы дать всем разрешение на некоммерческое буквальное копирование двух видов произведений, конечно, можно смотреть как на расширение того, чем является свободное использование. Это больше, чем то, что представляет собой свободное использование сейчас. Если идея состоит в том, что общество обменивает определенные свободы, чтобы получить ускорение прогресса, то провести линию можно по-разному, в разных местах. Какие свободы общество обменивает, а какие сохраняет?

Вопрос. Расширим ненадолго тему: в определенных развлекательных областях у нас есть понятие публичного представления. Например, авторское право не препятствует нам петь в известные дни в году рождественские песни, но предотвращает публичное исполнение. И мне интересно, было ли бы полезно подумать вместо расширения свободного использования на неограниченное некоммерческое буквальное копирование о чем-то меньшем, но большем, чем современное понятие свободного использования.

Столмен. Я привык думать, что этого, возможно, хватило бы, но потом опыт службы Napster убедил меня в противном, потому что Napster применяется пользователями для некоммерческого буквального перераспространения. Сервер Napster сам по себе является коммерческой деятельностью, но те, кто на самом деле размещают произведения, делают это без извлечения прибыли, а потом, они могли бы с такой же легкостью делать это на своих сайтах. Поразительные масштабы увлечения и заинтересованности в пользовании службой Napster показывают, что это очень полезно. Так что теперь я убедился, что у людей должно быть право на публичные некоммерческие перераспространяемые буквальные копии всего.

Вопрос. Недавно мне предложили одну аналогию, аналогию всей проблемы Napster с публичной библиотекой. Я полагаю, некоторые из вас, кто слышал аргументы Napster, слышал об этой аналогии. Мне интересно, что вы об этом можете сказать. Защитники людей, которые говорят, что Napster должен продолжать работу и что на это не должно быть ограничений, иногда говорят примерно так: “Когда народ приходит в публичную библиотеку и берет книгу, они за это не платят, и книгу можно брать десятки раз, сотни раз без дополнительной оплаты. А Napster чем хуже?”

Столмен. Ну, это не совсем то же самое. Но следует отметить, что издатели хотят преобразовать публичные библиотеки в платную услугу, продолжение магазинов. Так что они против публичных библиотек.

Вопрос. Можно ли эти мысли об авторском праве использовать для решения определенных проблем патентного права, такие, как производство дешевых нефирменных лекарств для использования в Африке?

Столмен. Нет, здесь нет абсолютно никакого сходства. Проблемы патентов совершенно отличны от проблем авторских прав. Мысль о том, что их что-то связывает друг с другом — одно из печальных последствий употребления термина “интеллектуальная собственность” и поощрения людей к попыткам сваливать эти проблемы в одну кучу, потому что, как вы уже слышали, я говорил о вопросах, в которых стоимость копии не очень важна. Но что жизненно важно при производстве лекарства против СПИДа в Африке? Это стоимость, и ничего, кроме стоимости.

Так вот, проблема, о которой я говорил, возникает из-за того, что цифровая вычислительная техника наделяет каждого пользователя способностью создавать копии. Так вот, нет ничего такого, что наделяет нас способностью создавать копии медикаментов. У меня нет способности копировать какие-то медикаменты, которые у меня есть. И ни у кого нет; их делают не так. Эти медикаменты можно производить только на дорогих заводах, и их производят на дорогих централизованных заводах, независимо от того, простые это лекарства или фирменные, импортируемые из США. И в том, и в другом случае их будут производить на небольшом числе заводов, и вопрос только в том, сколько они стоят и доступны ли они по цене, которую могут позволить себе люди в Африке.

Так что это не чрезвычайно важный вопрос, но это совершенно другой вопрос. Есть только одна отрасль, в которой с патентами возникает проблема, которая действительно сходна с этими проблемами свободы копирования, это отрасль сельского хозяйства. Потому что есть определенные патентуемые предметы, которые могут быть копиями, более или менее — а именно, живые существа. Они копируют сами себя при размножении. Это не обязательно точная копия; они перетасовывают гены. Но факт состоит в том, что крестьяне тысячелетиями пользовались этой способностью живых существ, которые они выращивали, копировать самих себя. Сельское хозяйство, по существу, является копированием существ, которые вы вырастили, и вы продолжаете копировать их каждый год. Когда растение или животное патентуется, когда гены патентуются и применяются в них, в результате крестьянам запрещается это делать.

В Канаде есть фермер, у которого на поле вырос запатентованный сорт, а он сказал: “Я сделал это непреднамеренно. Ветер принес пыльцу, и гены из нее попали в мой семенной запас”. А ему ответили, что это не имеет значения; все равно он должен его уничтожить. Это крайний пример того, до какой степени государство может быть на стороне монополиста.

Так что я убежден, что по тем же принципам, которые я применил к копированию на вашем компьютере, у фермеров должно быть бесспорное право сохранять свои семена и выращивать свой скот. Может быть, можно было бы распространить патенты на селекционные компании, но они не должны распространяться на фермеров.

Вопрос. Для успешной реализации схемы нужно не только лицензирование. Могли бы вы рассказать об этом?

Столмен. Безусловно. Ну, понимаете, я не знаю ответа. Но часть из того, что, как я считаю, жизненно важно для развития свободной функциональной информации — это принципиальность. Люди должны признать, что свобода информации важна, что когда информация свободна, вы можете пользоваться ею в полном объеме. Когда она ограничена, вы этого не можете. Вам следует признать, что несвободная информация — это попытка разделить их и держать их в беспомощности и угнетении. Тогда они смогут понять это: “Давайте работать вместе над производством информации, которой мы хотим пользоваться, чтобы она не была под контролем какого-то лица, наделенного властью, которое может диктовать нам, что мы можем делать”.

Это невероятно помогает. Но я не знаю, насколько это будет работать в различных сферах, но я думаю, что в сфере образования, когда вы ищите учебники, я думаю, я понимаю, как это можно сделать. В мире много учителей, учителей, которые работают не в престижных вузах — может быть, они преподают в училищах; может быть, в техникумах — они пишут и публикуют не очень много, и большого спроса на это нет. Но многие из них неглупы. Многие из них хорошо знают свой предмет и могли бы написать учебники по многим предметам и обмениваться ими со всем миром и получить глубочайшую признательность от тех, кто выучился по ним.

Вопрос. Именно это я предлагала. Но забавно то, что историю образования я знаю. Именно этим я занимаюсь — образовательными электронными проектами в области журналистики. Я не смогла найти примера. А вы знаете о таких?

Столмен. Нет. Я начал выступать с предложениями по этой свободной энциклопедии и учебным материалам пару лет назад, и я думал, что для того, чтобы привести это в рабочее состояние, потребуется десяток лет. Так вот, у нас уже есть энциклопедия в рабочем состоянии. Так что это происходит быстрее, чем я надеялся. Я думаю, нужно только, чтобы несколько человек приступили к написанию каких-то свободных учебников. Напишите учебник по какому-нибудь своему любимому предмету или часть учебника. Напишите несколько глав учебника и поставьте перед другими задачу дописать остальное.

Вопрос. На самом деле искала я даже что-то большее. В вашего рода структуре важно то, что кто-то создает основу, в которую все другие могут вносить свой вклад. Такой основы для того, чтобы вносить вклад в материалы для школьных учебников, нет нигде.

Информацию я могу получать во многих местах, но она не выпускается под свободными лицензиями, так что я не могу сделать из нее свободного учебника.

Столмен. На самом деле авторское право не распространяется на факты. Оно распространяется только на то, как они записаны. Так что вы можете узнать о предмете откуда угодно, а затем написать учебник и сделать его свободным, если хотите.

Вопрос. Но я не могу сама написать все учебники, которые потребуются учащемуся за время обучения в школе.

Столмен. Да, это верно. Но и я не написал всю свободную систему. Я писал некоторые части и приглашал других, чтобы они присоединялись ко мне и писали другие части. Так что я показал пример. Я сказал: “Я двигаюсь в этом направлении. Присоединяйтесь ко мне, и мы туда придем”. И ко мне присоединилось столько людей, что мы туда пришли. Так что если вы думаете о том, как вы сумеете проделать эту гигантскую работу, то это может расхолаживать. Так что смысл в том, чтобы не смотреть на это с такой позиции. Думайте о том, что вы делаете шаг и осознаете, что после того, как вы его сделали, другие сделают новые шаги, и объединенными усилиями работа в конце концов будет выполнена.

Если считать, что человечество не сотрет себя с лица Земли, работа, которую мы сегодня делаем для построения свободной образовательной базы, свободного учебного материала для всего мира,— эта работа будет полезна, пока существует человечество. Если это займет двадцать лет, что из того? Так что не думайте о размерах всей работы. Думайте о той части, которую вы собираетесь выполнить. Это покажет людям, что можно сделать, так что другие выполнят другие части работы.

---