Авторское право и сообщество в век компьютерных сетей

Ричард Столмен

---

БК. Тена коутоу, тена коутоу, тена коутоу катоа(1). Сегодня я имею честь представить вам Ричарда Столмена, чью вступительную речь профинансировал факультет Информационного управления Университета королевы Виктории в Веллингтоне.

Ричард трудится на благо свободы программного обеспечения уже свыше 25 лет. В 1983 году он организовал проект GNU для разработки свободной операционной системы [системы GNU], а в 1985 году он основал Фонд свободного программного обеспечения. Каждый раз, когда вы читаете или посылаете сообщение на nz-libs, вы пользуетесь программой Mailman, которая является частью проекта GNU. Так что независимо от того, осознаете вы это или нет, работа Ричарда повлияла на жизнь каждого из вас.

Мне нравится говорить о нем как о наиболее влиятельном человеке, о котором большинство людей никогда не слышало, хотя он говорит мне, что это, скорее всего, не может быть верно, потому что это нельзя проверить.

РС. Это неизвестно.

БК. Я это говорил — но мне все равно так нравится. Его идеи о свободе программного обеспечения и свободном доступе к информации были использованы Тимом Бернерсом-Ли, когда он создавал первый в мире сервер Всемирной паутины, а в 1999 году его размышления о сетевой энциклопедии вдохновили Джимми Уэлса на организацию того, что сейчас известно как Википедия.

Сегодня Ричард будет рассказывать нам об авторском праве и сообществе в век компьютерных сетей и об их влиянии на библиотеки.

РС. Я в Новой Зеландии всего пару недель, и на Северном острове почти все время шли дожди. Теперь я знаю, почему резиновые сапоги называют “веллингтонами”. А потом я увидел, как кто-то делает стулья и столы из древесины папоротника понги, и он называл это “fern-iture”(2). Потом мы сели на паром, чтобы добраться сюда, и как только мы сошли, люди стали передразнивать нас и смеяться над нами; но они это делали не со зла, просто они хотели, чтобы мы поняли, что такое Пиктон.

Причина, по которой меня обычно приглашают произнести речь, заключается в моей работе над свободными программами. Но сейчас я буду говорить не о свободных программах; я буду отвечать на вопрос, распространяются ли идеи свободного программного обеспечения на другие виды произведений. Но чтобы это имело смысл, я кратко расскажу вам, что такое свободные программы.

Свободные программы — вопрос свободы, а не стоимости, так что думайте о “вольной речи”, а не о “бесплатном пиве”. Свободная программа — это программа, уважающая свободу пользователя, и есть четыре свободы, которых всегда заслуживает пользователь:

• Свобода 0 — свобода выполнять программу, как вам угодно.
• Свобода 1 — свобода изучать исходный текст программы и изменять его, чтобы заставить программу делать, что вам угодно.
• Свобода 2 — свобода помогать окружающим, то есть свобода перераспространять копии программы (точные копии), когда вам угодно.
• И свобода 3 — свобода вносить вклад в свое сообщество. Это свобода публиковать свои измененные версии, когда вам угодно.

Если программа дает вам эти четыре свободы, то она свободна, а это значит, что общественная система ее распространения и применения этична, что она уважает свободу пользователя и общественную солидарность сообщества, в которое входит пользователь. Но если одной из этих свобод нет или не хватает, то это несвободная программа, угнетающая пользователей. Она неэтична. Она не является вкладом в общество, она — орудие захвата власти. Эта неэтичная практика не должна существовать; цель движения за свободное программное обеспечение — положить ей конец. Все программы должны быть свободны, чтобы все пользователи могли быть свободны.

Несвободная программа оставляет пользователей разобщенными и беспомощными: разобщенными — потому что им запрещено обмениваться ею, а беспомощными — потому что у них нет исходного текста, так что они не могут изменить ее. Они не могут даже изучать ее, чтобы проверить, что она в действительности с ними делает, и во многих несвободных программах есть вредоносные функции, которые шпионят за пользователем, ограничивают пользователя, и даже черные ходы для нападения на пользователя.

Например, в Microsoft Windows есть черный ход, через который Microsoft может принудительно устанавливать изменения в программах, не спрашивая разрешения у предполагаемого владельца компьютера. Вы, может быть, думаете, что это ваш компьютер, но если бы вы допустили ошибку, в результате которой у вас на нем работала бы Windows, то в действительности вашим компьютером владела бы компания Microsoft. Компьютеры нуждаются в дефенестрации — это значит, что нужно либо вышвырнуть Windows из компьютера, либо вышвырнуть компьютер из окна.

Но любая несвободная программа дает разработчикам несправедливую власть над пользователями. Некоторые из разработчиков злоупотребляют этой властью больше, а некоторые злоупотребляют ею меньше, но ее не должно быть ни у кого из них. Вы заслуживаете того, чтобы у вас был контроль над своими вычислениями и чтобы у вас не было принудительной зависимости от конкретной компании. Так что вы заслуживаете свободных программ.

После речи о свободных программах люди иногда спрашивают, применимы ли эти же свободы и мысли к другим вещам. Если у вас на компьютере есть копия опубликованной работы, то имеет смысл спросить, должны ли у вас быть эти же четыре свободы — существенно ли с точки зрения этики, что они у вас есть или что их у вас нет. И в этом состоит вопрос, на который я сегодня собираюсь ответить.

Если у вас есть копия чего-нибудь, кроме программ, то по большей части единственное, что могло бы отказать вам в любой из этих свобод,— это авторское право. Для программ это не так. Главные способы сделать программу несвободной — договоры и непередача исходного текста пользователям. Авторское право вроде как вторичный, подстраховочный метод. Для других вещей нет такого различия, как различие между исходным текстом и исполняемым кодом.

Например, если мы говорим о тексте, то если вы можете увидеть текст, чтобы прочесть его, то в тексте нет ничего, чего вы не могли бы увидеть. Так что это не совсем того же рода проблема, что с программами. По большей части именно авторское право могло бы отказать вам в этих свободах.

Так что вопрос можно переформулировать: “Что авторское право должно позволять вам делать с обнародованными произведениями? Что должно говориться в законах об авторском праве?”

Авторское право развивалось вместе с технологией копирования, так что полезно рассмотреть историю технологии копирования. Копирование возникло в древнем мире, в котором вы использовали бы пишущий инструмент на поверхности для письма. Вы читали бы одну копию, а писали другую.

Эта технология была довольно неэффективной, но другой интересной характеристикой было то, что она не давала экономии при серийном производстве. Чтобы написать десять копий, требовалось в десять раз больше времени, чем для того, чтобы написать одну копию. При этом не требовалось специального оборудования, кроме оборудования для письма, и не требовалось специальных знаний, кроме самой грамотности. В результате копии любой конкретной книги создавались децентрализованным образом. Где бы ни была копия, если кто-то хотел скопировать с нее, он мог это сделать.

В древнем мире не было ничего подобного авторскому праву. Если у вас была копия и вы хотели скопировать с нее, никто не стал бы вам говорить, что это не позволено — кроме случая, когда местному царьку не нравилось, что говорилось в книге, и тогда он мог бы вас наказать за то, что вы скопировали это. Но это не авторское право, а нечто тесно с ним связанное, а именно цензура. На сегодняшний день нередки попытки применения авторского права для того, чтобы связать людей цензурой.

Это продолжалось долгие тысячи лет, но потом в технологии копирования произошел большой скачок, а именно, появился печатный станок. Печатный станок сделал копирование более эффективным, но не везде. [Не везде] потому, что массовое копирование стало гораздо более эффективным, но при создании одной копии за раз печатный станок не был полезен. На самом деле вам было лучше просто написать текст от руки; это было бы быстрее, чем пытаться напечатать одну копию.

Печатному станку свойственна экономия серийного производства: набор книги очень трудоемок, но затем можно очень быстро сделать много копий. Кроме того, печатный станок и другое типографское оборудование было недешево, и большинство людей не владело им; а что касается навыков по их использованию, то большинство грамотных людей ими не обладало. Умение пользоваться печатным станком отличалось от умения писать. Это привело к централизованной организации производства копий: копии любой данной книги делались в немногих местах, а затем они транспортировались во все те места, где кто-то хотел купить копии.

Авторское право появилось в век печатного станка. Авторское право в Англии появилось как система цензуры в XVI веке. Насколько я знаю, первоначально оно предназначалось для цензуры протестантов, но его развернули и применяли для цензуры католиков и предположительно многих других. В соответствии с этим законом, чтобы издать книгу, вам нужно было получить разрешение короны, а это разрешение давалось в форме вечной монополии на ее издание. Этой системе позволили прийти в упадок, в восьмидесятых годах XVII века, насколько я знаю [она перестала действовать в 1695 году, согласно статье Википедии]. Издатели хотели вернуть ее, но получили они нечто несколько другое. Статут Анны дал авторам авторское право, и только на 14 лет, хотя автор мог один раз возобновлять его.

Это была совершенно другая идея — временная монополия автора вместо вечной монополии издателя. Получила развитие идея, что авторское право — это средство содействия литературной работе.

Когда писали конституцию США, некоторые люди хотели, чтобы у авторов была привилегия на авторское право, но это было отклонено. Вместо этого в конституции США говорится, что конгресс может в необязательном порядке вводить авторское право, и если оно есть, то его назначение состоит в содействии прогрессу. Другими словами, назначение состоит не в выгодах правообладателей или кого-то, с кем они ведут дела, а в выгодах общественности в целом. Авторское право должно длиться ограниченное время; издатели не оставляют надежды, что мы забудем об этом.

Здесь мы видим идею авторского права, которое является промышленной нормой для издателей под контролем авторов, и устроено так, чтобы служить на пользу широкой общественности. Оно функционировало таким образом, потому что оно не ограничивало читателей.

Так вот, в ранние века книгопечатания и, как я полагаю, вплоть до девяностых годов XVIII века многие читатели переписывали книги вручную, потому что они не могли позволить себе печатных копий. Никто никогда не ожидал, что авторское право будет чем-то кроме промышленной нормы. Оно не предназначалось для того, чтобы не дать людям переписывать книги — оно предназначалось для регулирования деятельности издателей. Поэтому соблюдения его легко было добиться, оно не вызывало возражений и было, по-видимому, выгодно обществу.

Соблюдения его легко было добиться, потому что этого приходилось требовать только в отношении издателей, а найти издателей несанкционированной книги легко — вы приходите в магазин и спрашиваете: “Откуда эти книги?” Для этого вам не нужно вторгаться в дом и в компьютер к каждому.

Оно не вызывало возражений, потому что, поскольку оно не ограничивало читателей, жаловаться им было не на что. Теоретически публикация с их стороны была ограничена, но, не будучи издателями и не обладая печатными станками, они все равно не могли этого делать. В том, что они действительно могли делать, они ограничены не были.

Оно было, по-видимому, выгодно, потому что общественность в целом, согласно понятиям авторского права, обменивала теоретическое право, которое она была не в состоянии осуществлять. Взамен она получала пользу от повышения литературной активности.

Так вот, если вы обмениваете что-то, от чего вам не может быть никакой пользы, и получаете взамен что-то, чем вы можете пользоваться, то это выгодный обмен. Другой вопрос — нельзя ли было бы вам заключить лучшую сделку как-то по-другому, но по меньшей мере такой обмен выгоден.

Так что если бы по-прежнему был век печатного станка, я не думаю, что я стал бы жаловаться на авторское право. Но век печатного станка постепенно сменяется веком компьютерных сетей — это другой скачок в технологии копирования, который делает копирование более эффективным, и снова не во всех случаях.

Вот что у нас было в век печатного станка: массовое производство очень эффективно, единичное копирование по-прежнему так же медленно, как в древности. Цифровая техника переносит нас вот куда: улучшается и то, и другое, но больше всего улучшений в единичном копировании.

Мы попадаем в положение, гораздо более сходное с древностью, когда единичное копирование не настолько хуже [т.е. труднее], чем массовое. Оно немного менее эффективно, немного хуже, но оно, безусловно, достаточно дешево, чтобы сотни миллионов людей делали это. Посмотрите, сколько людей время от времени записывает компакт-диски, даже в бедных странах. У вас самих может не быть устройства для записи компакт-дисков, и тогда вы идете в магазин, где вы можете это сделать.

Это значит, что авторское право больше не соответствует технике так, как это было раньше. Даже если бы буква авторского права не изменилась, смысл его не был бы тем же самым. Вместо того, чтобы быть промышленной нормой для издателей под контролем авторов, устроенной так, чтобы выгоды получала общественность, она является сейчас ограничением общественности в целом под контролем главным образом издателей от имени авторов.

Другими словами, это тирания. Она невыносима, и мы не можем допустить, чтобы это оставалось в таком виде.

В результате этой перемены соблюдения [авторского права] уже не легко добиться, оно начинает вызывать возражения и оно уже не выгодно.

Соблюдения его уже не легко добиваться, потому что сейчас издатели хотят требовать этого от всех и каждого, а для этого необходимы жесткие меры, драконовские наказания, вторжение в личную жизнь, упразднение наших основных понятий о справедливости. Нет почти никаких пределов тому, как далеко они предложат зайти, чтобы проводить войну с обменом.

Оно начинает вызывать возражения. В нескольких странах есть политические партии, основа платформы которых заключается в “свободе обмена”.

Оно больше не выгодно, потому что свободы, которые мы, образно говоря, обменяли (потому что мы не могли осуществлять их) — теперь мы их осуществлять можем. Они чрезвычайно полезны, и мы хотим их осуществлять.

Что в таком положении сделало бы демократическое государство?

Оно сократило бы власть авторского права. Оно сказало бы: “Сделка, которую мы заключили от имени своих граждан, разменивая часть их свободы, в которой они теперь нуждаются, недопустима. Нам нужно изменить ее условия; мы не можем разменивать свободу, которая важна”. Мы можем оценивать болезненность демократии по тенденции государств по всему миру делать в точности противоположное: расширять власть авторского права, в то время как они должны сокращать ее.

Один из примеров — временное измерение. По всему миру мы видим давление, которое оказывают, чтобы сделать срок авторского права все больше, и больше, и больше.

Эта волна началась в США в 1998 году. Авторское право продлили на двадцать лет как для прошлых, так и для будущих произведений. Я не понимаю, как они надеются убедить ныне покойных или престарелых авторов двадцатых и тридцатых годов написать больше в прошлом, продлевая авторское право на их работы сейчас. Если у них есть машина времени, с помощью которой они могли бы информировать их, то они не воспользовались ею. В наших книгах по истории не говорится, что в двадцатых годах был взрыв творческих сил, когда все деятели искусств узнали, что их авторские права будут продлены в 1998 году.

Теоретически правдоподобно, что дополнительные двадцать лет авторского права на будущие работы убедили бы людей прилагать больше усилий для создания этих произведений. Но только не для здравомыслящего человека, потому что пониженная на настоящий момент ценность дополнительных двадцати лет авторского права, начинающаяся с семидесяти пяти лет в будущем, если это произведение, сделанное по найму (и, наверное, даже дальше, если это работа отдельного правообладателя),— эта ценность настолько мала, что она не могла бы убедить любого здравомыслящего человека делать что-нибудь по-другому. Любое предприятие, желающее заявить противное, обязано представить свою бухгалтерию, экстраполированную на семьдесят пять лет в будущее, чего они, конечно, не могут, потому что никто из них в действительности не заглядывает так далеко вперед.

Настоящим доводом в пользу этого закона, побуждением, которое подвигло различные компании на приобретение этого закона в конгрессе США (именно так по большей части принимаются решения о законах), было то, что у них были прибыльные монополии, и они хотели, чтобы эти монополии сохранялись.

Например, компании Disney было известно, что первый фильм, в котором появился Микки Маус, через несколько лет перейдет в общественное достояние, и тогда кто угодно будет волен изображать этот же персонаж в других произведениях. Компания не хотела, чтобы это случилось. В компании Disney многое заимствуют из общественного достояния, но полны решимости не возвращать туда ни крупицы. Итак, компания Disney заплатила за этот закон, который мы называем Законом об авторском праве на Микки Мауса.

Кинокомпании говорят, что им нужно вечное авторское право, но конституция США не позволит им получить такое официально. Так что они нашли способ получить тот же самый результат неофициально: “план вечного авторского права по продлению”. Каждые двадцать лет они продлевают авторское право еще на двадцать лет. Так что в любой конкретный момент у любой конкретной работы есть дата, когда она предположительно попадет в общественное достояние. Но эта дата — как завтра, она никогда не настает. Ко времени, когда вы доживете до нее, они отодвинут ее, если мы в следующий раз их не остановим.

Это одно измерение, измерение длительности. Но еще более важное измерение — широта охвата: какие способы применения работы подпадают под авторское право?

В век печатного станка не предполагалось, что под авторское право подпадают все способы применения работы, на которую оно распространяется, потому что авторское право регламентировало определенные способы применения, которые были исключениями из более широкого пространства нерегламентируемых случаев. Были определенные вещи, которые вам было просто разрешено делать со своей копией книги.

Так вот, издателям пришло в голову, что они могут обратить наши компьютеры против нас и пользоваться ими, чтобы получить полную власть над всяким использованием изданных произведений. Они хотят построить вселенную с платой за каждый просмотр. Они делают это с помощью цифрового управления ограничениями — преднамеренно внесенных особенностей программ, спроектированных для того, чтобы ограничивать пользователя. И нередко сам компьютер спроектирован так, чтобы ограничивать пользователя.

Первый способ, представленный вниманию широкой общественности, применялся в DVD. Фильмы на DVD обычно были зашифрованы, а формат был секретом. Сговор DVD сохранял этот секрет, потому что они говорили, что каждый, кто хочет выпускать проигрыватели DVD, должен присоединиться к сговору, обещать хранить формат в тайне и проектировать проигрыватели DVD так, чтобы они ограничивали пользователей в соответствии с этими правилами, в которых говорилось, что проигрыватель должен не давать пользователю делать то, делать се, делать это — был детальный список требований, каждое из которых было вредоносно по отношению к нам.

Некоторое время это действовало, но потом кто-то расшифровал секретный формат и опубликовал свободную программу, способную читать фильм на DVD и воспроизводить его. Тогда издатели сказали: “Поскольку мы на самом деле не можем остановить их, нам придется сделать это преступлением”. И они начали осуществлять это в США в 1998 году, проведя Закон об авторском праве цифрового тысячелетия, который наложил цензуру на программы, способные решать такие задачи.

Итак, эта конкретная свободная программа стала предметом судебного разбирательства. Распространять ее в США запрещено; США практикуют цензуру программ.

Кинокомпании прекрасно знают, что в действительности они не могут заставить программу исчезнуть — найти ее достаточно легко. Так что они спроектировали другую систему шифрования, взломать которую, как они надеются, будет труднее, а называется она AACS.

Сговор AACS устанавливает подробные правила для всех проигрывателей. Например, в 2011 году они собираются запретить делать аналоговые видеовыходы. Так что все видеовыходы будут цифровыми, и они будут передавать сигнал (зашифрованный) на монитор, специально спроектированный так, чтобы хранить секреты от пользователя. Это вредоносная аппаратура. Они говорят, что это предназначено для того, чтобы “закрыть аналоговую брешь”. Я покажу вам пару аналоговых брешей (Столмен снимает свои очки) — вот одна, а вот другая,— которые они хотели бы изъять навсегда[1].

Откуда я знаю об этих сговорах? Дело в том, что это не секрет — у них есть сайты. Сайт AACS с гордостью расписывает договоры, которые вынуждены подписывать изготовители; так я и узнал об этом требовании. Сайт с гордостью перечисляет названия компаний, основавших этот сговор, куда входят и Microsoft, и Apple, и Intel, и Sony, и Disney, и IBM.

Сговор компаний, составленный с тем, чтобы ограничить доступ общественности к технике, должен преследоваться как серьезное преступление, подобно сговору, фиксирующему цены, только это еще хуже, так что сроки тюремного заключения за это должны быть еще больше. Но эти компании вполне уверены, что наши государства стоят на их стороне и против нас. Они нисколько не боятся, что их будут преследовать за эти сговоры, вот почему они не позаботились скрыть их.

Говоря вообще, цифровое управление ограничениями установлено по сговору компаний. Время от времени это может делать отдельная компания, но в общем это требует сговора с участием технических компаний и издателей, так что [это] почти всегда сговор.

Они думали, что никто никогда не сможет взломать AACS, но примерно три с половиной года назад кто-то выпустил свободную программу, способную расшифровывать этот формат. Однако она была совершенно бесполезна, потому что для того, чтобы выполнять ее, вам нужно было знать ключ.

А затем, шестью месяцами позже, я увидел фотографию с двумя прелестными щенками и тридцатью двумя шестнадцатеричными цифрами над ними, и я подумал: “Почему то и другое сложили вместе? Не представляют ли эти цифры какой-то важный ключ, и кто-то мог бы сложить эти числа вместе с щенками, подумав, что люди будут копировать щенков, потому что они такие симпатичные. Это защитило бы ключ от уничтожения”.

Так оно и было — это был ключ, нужный для взлома AACS. Люди размещали его в Интернете, а редакторы удаляли его, потому что законы во многих странах предписывают им налагать цензуру на эти сведения. Его размещали снова, они удаляли его; в конце концов они прекратили, и за две недели эти цифры были размещены более чем на семи сотнях тысяч сайтов.

Это была большая волна общественного возмущения цифровым управлением ограничениями. Но победа не была окончательной, потому что издатели сменили ключ. И не только: этого было достаточно для взлома цифрового управления ограничениями на DVD высокой четкости, но не на Blu-ray. В Blu-ray есть дополнительный уровень цифрового управления ограничениями, и до сих пор его нельзя взломать никакой свободной программой, а это значит, что вы должны расценивать диски Blu-ray как нечто несовместное с вашей собственной свободой. Это враг, с которым невозможны никакие договоренности, по крайней мере, на нашем текущем уровне знаний.

Никогда не принимайте никаких продуктов, спроектированных для нападения на вашу свободу. Если у вас нет свободной программы для воспроизведения DVD, вы не должны ни покупать DVD, ни брать их на прокат, ни даже принимать их как подарок, кроме редких незашифрованных DVD, существующих в небольшом количестве. На самом деле у меня есть несколько [из них] — у меня нет ни одного зашифрованного DVD, я никогда не возьму их.

Так что вот как обстоят дела с фильмами, но цифровое управление ограничениями встречалось нам также в музыке.

Например, около десяти лет назад началось попадаться то, что выглядело как компакт-диски, но записаны они были не совсем так, как компакт-диски. Они не следовали стандарту. Мы называли это “испорченными дисками”, идея их создателей была в том, что они работали на проигрывателе, но прочесть их на компьютере было невозможно. С этими другими методами были различные проблемы.

В конце концов в Sony выдвинули хитрую идею. Они разместили на диске программу, так что если вы вставляли диск в компьютер, то диск устанавливал эту программу. Эта программа была написана, чтобы, подобно вирусу, брать систему под контроль. Это называется “набором суперпользователя”, т.е. в нем есть то, что позволяет взломать подсистему безопасности с тем, чтобы устанавливать программы глубоко внутри системы и изменять различные части системы.

Например, он модифицировал команду, которой вы могли пользоваться для исследования системы, чтобы узнать, присутствует ли программа, так что он скрывал сам себя. Он модифицировал команду, которой вы могли пользоваться, чтобы удалять какие-то из этих файлов, так что команда на самом деле не удаляла их. Так вот, это серьезное преступление, но это не единственное преступление, совершенное компанией Sony, потому что в эти программы входили также части свободных программ — части программ, которые были выпущены под Стандартной общественной лицензией GNU.

Так вот, GNU GPL — лицензия с авторским левом, а это значит, что в ней сказано: “Да, вы вольны вкладывать эти тексты программ в другие произведения, но когда вы это делаете, то всю программу, в которую вы это вкладываете, вы должны выпускать в качестве свободной программы под той же самой лицензией. И вы должны сделать исходный текст доступным для пользователей, а чтобы информировать их об их правах, вы должны передать им копию этой лицензии, когда они получают эту программу”.

Компания Sony не выполнила всего этого. Это коммерческое нарушение авторского права, что является тяжким преступлением. И то, и другое — тяжкие преступления, но компанию за них не преследовали, потому что государство понимает, что назначение государства и закона заключается в поддержании власти этих компаний над нами, а не в том, чтобы хоть как-то помогать защищать нашу свободу.

Люди пришли в ярость и подали на Sony в суд. Однако они совершили ошибку. Они построили свое обвинение не на том зле, в котором состоит назначение этой схемы, а только на вторичных источниках зла, заключающихся в различных методах, применяемых компанией. Так что Sony урегулировала конфликт и обещала, что в будущем при нападении на нашу свободу она не будет применять эти методы.

На самом деле эта конкретная схема с испорченным диском была не так уж плоха, потому что если вы не пользовались Windows, то она вас не затрагивала. Даже если вы пользовались Windows, на клавиатуре есть кнопка — если бы вы не забывали каждый раз нажимать ее, то диск не устанавливал бы эту программу. Но помнить об этом всякий раз, конечно, непросто; в один прекрасный день вы забыли бы это сделать. Это показывает, с какого рода вещами нам приходилось иметь дело.

К счастью, цифровое управление ограничениями в музыке отступает. Даже главные компании звукозаписи продают по сети музыку без цифрового управления ограничениями. Но мы видим возобновление попыток наложить его на книги.

Понимаете, издатели хотят отнять традиционные свободы читателей книг — свободу, например, взять книгу в публичной библиотеке или одолжить ее знакомому; продать книгу в букинистический магазин или купить ее анонимно, заплатив наличными (а я покупаю книги только так — нам нужно сопротивляться искушению позволить Большому Брату знать все, что мы делаем).

Даже от свободы хранить книгу, сколько вам угодно, и читать ее столько раз, сколько вам угодно,— даже от этого они планируют избавиться.

Способ, которым они делают это — цифровое управление ограничениями. Они знали, что так много людей читает книги и придет в ярость, если эти свободы отнимут, что они не думали, что они могут купить закон специально для того, чтобы упразднить эти свободы — оппозиция была бы слишком сильна. Демократия нездорова, но время от времени людям удается что-то потребовать. Так что они составили план из двух этапов.

Во-первых, отнять эти свободы в отношении электронных книг, а во-вторых, убедить людей перейти от типографских книг к электронным. Этап 1 им удался.

В США они сделали это с помощью Закона об авторском праве цифрового тысячелетия, а в Новой Зеландии это было частью принятого год назад Закона об авторском праве: цензура программ, которые могут взломать цифровое управление ограничениями, была частью этого закона. Это несправедливое положение; его следует отменить.

Второй этап — убедить людей перейти от типографских книг к электронным; это продвигается не так хорошо.

У одного издателя в 2001 году возникла идея, что они сделают свою серию электронных книг очень популярной, если начнут ее с моей биографии. Так что они нашли автора, а автор попросил меня о сотрудничестве, и я ответил: “Только если эта электронная книга будет издаваться в незашифрованном виде и без цифрового управления ограничениями”. Издателя это не устраивало, а я просто стоял на своем — я отказывался. В конце концов мы нашли другого издателя, который был согласен на это — на самом деле он согласился издать книгу под свободной лицензией, дающей вам четыре свободы — так что потом книга была издана, и было продано много копий на бумаге.

Но как бы то ни было, затея с электронными книгами в начале этого десятилетия провалилась. Их просто не очень хотели читать. И я сказал: “Они попробуют еще раз”. Мы видели умопомрачительное количество газетных статей об электронных чернилах (или электронной бумаге, я никак не могу запомнить), и мне пришло в голову, что возможная причина такого количества — в том, что издатели хотят, чтобы мы об этом думали. Они хотят, чтобы мы с нетерпением ждали следующего поколения устройств чтения электронных книг.

И вот оно пришло. Такие штучки, как Sony Shreader (его официальное название — “Sony Reader”, но если прибавить “sh”, то название объясняет, что оно должно по замыслу создателей делать с вашими книгами), и Amazon Swindle, спроектированный, чтобы мошенническим путем лишать вас традиционных свобод так, чтобы вы этого не замечали. Конечно, они называют это “Kindle” — это то, что он собирается делать с вашими книгами(3).

Kindle — крайне вредоносный продукт, почти настолько же вредоносный, как Microsoft Windows. И в том, и в другом есть шпионские функции, и в том, и в другом есть цифровое управление ограничениями, и в том, и в другом есть черный ход.

В случае Kindle единственный способ купить книгу — это купить ее в Amazon[2], а Amazon требует, чтобы вы идентифицировали себя, чтобы они знали обо всем, что вы купили.

Далее, в нем есть цифровое управление ограничениями, так что вы не можете передать книгу на время или продать ее в букинистический магазин, и в библиотеке ее выдать на дом тоже не могут.

А потом, в нем есть черный ход, о котором мы узнали около трех месяцев назад, потому что компания Amazon им воспользовалась. Компания послала команду на все устройства Kindle, чтобы стереть конкретную книгу, а именно “1984” Джорджа Оруэлла. Они нарочно не могли бы этого придумать. Так что вот откуда мы знаем, что у Amazon есть черный ход, через который они могут стирать книги по сети.

Кто знает, что еще они могут делать? Может быть, это как Microsoft Windows. Может быть, Amazon может обновлять программы по сети, что означает, что если чего-то вредоносного там нет сейчас, то они могли бы добавить это завтра.

Терпеть этого нельзя — нельзя терпеть ни одного из этих ограничений. Они хотят создать мир, в котором книги больше никто никому не одолжит.

Представьте себе, что вы зашли к приятелю, а на полках у него нет никаких книг. Не то чтобы ваш приятель их не читал, просто все его книги лежат внутри одного устройства, и он, разумеется, не может одолжить вам эти книги. Единственный способ, которым он мог бы одолжить вам хоть какую-то из этих книг — это одолжить вам всю библиотеку, а просить об этом кого-нибудь было бы, конечно, просто смешно. Так что дружба книголюбов осталась в прошлом.

Позаботьтесь проинформировать людей о том, что подразумевает такое устройство. Это значит, что другие читатели больше не будут вашими друзьями, потому что вы будете вести себя по отношению к ним, как свинья. Рассказывайте об этом заблаговременно. Это устройство — ваш враг. Это враг каждого, кто читает. Те, кто этого не признает,— это люди, чье мышление настолько недальновидно, что они не понимают этого. Наша задача — помочь им заглянуть дальше сиюминутного удобства в последствия, которые несет это устройство.

Я ничего не имею против распространения книг в цифровом виде, если они не спроектированы так, чтобы отнимать нашу свободу. Строго говоря, может быть устройство чтения электронных книг,

• которое не спроектировано для нападения на вас,
• на котором выполняются свободные программы и не выполняются несвободные,
• в котором нет цифрового управления ограничениями,
• которое не заставляет людей идентифицировать себя, чтобы получить книгу,
• в котором нет черного хода, [и]
• которое не ограничивает того, что вы можете делать с файлами на своей машине.

Это возможно, но большие компании, которые на самом деле навязывают электронные книги, делают это для нападения на нашу свободу, а мы не должны это поддерживать. Это то, в чем государства идут рука об руку с отраслевыми гигантами, чтобы нападать на нашу свободу, делая авторское право все суровее и отвратительнее, вводя больше ограничений, чем когда-либо в истории.

А что им следует делать? Государствам следует снижать власть авторского права. Вот мои конкретные предложения.

Прежде всего, есть временное измерение. Я предлагаю, чтобы авторское право длилось десять лет с момента публикации произведения.

Почему с момента публикации? Потому что до этого у нас нет копий. Для нас не имеет значения, позволено ли нам копировать то, чего у нас нет, так что, как я полагаю, мы могли бы позволить, чтобы у авторов было столько времени, сколько нужно на подготовку публикации, а затем запускать отсчет.

Но почему десять лет? Я не знаю, как в этой стране, а в США издательский цикл становится все короче и короче. В наши дни почти все книги уцениваются в течение двух лет, а через три года издательство их уже не продает. Так что десять лет — это более чем в три раза больше обычного издательского цикла — это должно быть более, чем удобно.

Но не все с этим согласны. Однажды я предложил это на открытом обсуждении с писателями, и один писатель-фантаст, лауреат различных премий, который сидел рядом со мной, сказал: “Десять лет? Ни в коем случае! Все, что больше пяти лет, недопустимо”. Понимаете, у него были юридические разногласия с его издателем. Его книга, по-видимому, была уже снята с печати, но издатель не был с этим согласен. Издатель пользовался авторским правом на его собственную книгу, чтобы не дать ему самому распространять копии, а он хотел это делать, чтобы люди могли читать эту книгу.

Именно с этого желания начинает каждый деятель искусства — с желания распространять свое произведение, чтобы его читали и ценили. Очень немногие зарабатывают большие деньги. Перед этой крошечной долей встает опасность морального разложения, как это случилось с Дж. К. Роулинг.

В Канаде Дж. К. Роулинг смогла получить предписание суда в отношении людей, которые купили ее книгу в магазине; в этом предписании им приказывали не читать ее. Так что в ответ на это я призываю к бойкоту книг о Гарри Поттере. Но я не говорю, что вы не должны читать их; я оставляю это издателю и автору. Я просто говорю, что вы не должны покупать их.

Только немногие авторы получают достаточно денег, чтобы морально разложиться таким образом. Большинство из них даже не приближается к этому, и они продолжают хотеть того же, чего они хотели вначале: они хотят, чтобы их работу ценили.

Он хотел распространять свою собственную книгу, а авторское право ему мешало. Он осознал, что больше пяти лет авторского права едва ли когда-нибудь принесет ему хоть какую-то пользу.

Если люди предпочитают, чтобы авторские права длились у них пять лет, я не против этого. Я предлагаю десять как первое приближение. Давайте сократим его до десяти лет, потом в течение некоторого времени проведем наблюдение, а после этого мы могли бы скорректировать этот срок. Я не говорю, что думаю, что десять лет — это в точности верная величина — я не знаю.

Как насчет другого измерения, широты охвата? Какая деятельность должна подпадать под авторское право? Я различаю три широкие категории произведений.

Во-первых, есть функциональные произведения, которыми вы пользуетесь, чтобы решать практические задачи своей жизнедеятельности. Сюда входят программы, рецепты, образовательные произведения, справочные произведения, шрифты для текстов и многое-многое другое. Эти произведения должны быть свободны.

Если вы пользуетесь произведением, чтобы решать практические задачи своей жизнедеятельности, то если вы не можете доработать произведение под себя, вы не контролируете свою жизнь. Как только вы доработали произведение под себя, вы должны быть вольны опубликовать его — опубликовать свою версию — потому что найдутся другие, кто захочет получить изменения, которые вы внесли.

Это сразу приводит к заключению, что у пользователей должны быть те же самые четыре свободы [для всех функциональных произведений], а не только для программ. И вы заметите, что в случае рецептов повара практически всегда обмениваются и изменяют рецепты точно так, как если бы рецепты были свободны. Представьте себе, как люди отреагировали бы, если бы государство попыталось искоренить так называемое “рецептное пиратство”.

Слово “пират” — чистая пропаганда. Когда меня спрашивают, что я думаю о музыкальном пиратстве, я говорю: “Насколько я знаю, когда нападают пираты, они не делают этого с помощью дурной игры на музыкальных инструментах, они делают это с помощью оружия. Так что это не музыкальное “пиратство”, потому что пиратство — это нападение на корабли, а обмен — это все, что угодно, только не нравственный эквивалент нападения на корабли”. Нападать на корабли плохо, обмениваться с другими хорошо, так что мы должны твердо протестовать против выражения “пиратство” всякий раз, когда мы слышим его.

Двадцать лет назад люди могли бы возразить: “Если мы не отдадим свою свободу, если мы не позволим издателям этих произведений контролировать нас, произведения не будут создаваться, а это будет ужасным бедствием”. Сейчас, глядя на сообщество свободного программного обеспечения, на все те рецепты, которые находятся в обращении, на такие справочные работы, как Википедия — мы даже начинаем встречать публикации свободных учебников — видя все это, мы понимаем, что страх был беспочвен.

Не нужно отчаиваться и отдавать свою свободу, думая, что в противном случае произведения не будут создаваться. Есть множество способов поощрять создание произведений, если мы хотим увеличить их количество — множество способов, которые не противоречат нашей свободе и уважают ее. Все произведения из этой категории должны быть свободны.

Но как насчет второй категории — произведений, в которых говорится, что думают определенные люди, таких, как мемуары, очерки, выражающие мнение, научные статьи и многое другое?[3] Публиковать измененную версию чужого заявления о том, что он думает, значит искажать его мнение. Это не особенно полезно для общества.

Следовательно, практично и допустимо, чтобы была несколько сокращенная система авторского права, в которой всякое коммерческое использование подпадает под авторское право, все модификации подпадают под авторское право, но всякий волен перераспространять точные копии без извлечения прибыли.

[Замечание 2015 года: публикация научных статей под лицензией Creative Commons Attribution (CC-BY) широко распространена в доступных журналах и на arXiv.org, и кажется, что разрешение побликовать измененные версии не приводит ни к каким проблемам. Tак что именно это я теперь и рекомендую для научных публикаций.]

Эта свобода является минимальной свободой, которую мы должны установить для всех обнародованных произведений, потому что именно отказ в этой свободе приводит к войне с обменом — именно с него начинается порочная пропаганда того, что обмен — это воровство, что обмен — это как пиратство и нападение на суда. Абсурд — но абсурд, за которым стоят большие деньги, которыми подкупили наши государства. Нам нужно покончить с войной с обменом; нам нужно узаконить обмен точными копиями любого обнародованного произведения.

Для второй категории работ это все, что нам нужно; нам не нужно делать их свободными. Следовательно, я думаю, что вполне допустимо, чтобы было сокращенное авторское право, которое распространяется на коммерческое применение и все модификации. И это предоставит поток финансирования авторов более или менее таким же (как правило, неадекватным) образом, как и нынешняя система. Вам следует иметь в виду, что нынешняя система, за исключением самых популярных деятелей искусства, как правило, совершенно неадекватна.

Как насчет художественных и развлекательных произведений? Здесь мне пришлось немного поразмыслить о проблеме модификаций.

Понимаете, с одной стороны, художественное произведение может обладать художественной целостностью, а изменение его может ее нарушить. Конечно, авторское право не обязательно не дает кромсать работы таким образом. Голливуд это делает постоянно. С другой стороны, модификация произведения может быть вкладом в искусство. Это создает возможность для процесса народного творчества, что приводит к прекрасным и богатым результатам.

Даже если мы рассмотрим только неанонимных авторов: обратимся к Шекспиру, который заимствовал из других книг, которым было всего несколько десятков лет, и переиначивал это, создавая важные произведения литературы. Если бы сегодняшнее авторское право существовало в то время, это было бы запрещено, и эти пьесы не были бы написаны.

Но в конце концов я осознал, что изменение художественного произведения может быть вкладом в искусство, но в большинстве случаев нет нужды в головокружительной спешке. Если бы вам пришлось подождать десять лет, пока истечет срок действия авторского права, вы могли бы их переждать. Не как нынешнее авторское право, которое заставляет вас ждать, например, семьдесят пять лет или девяносто пять лет. В Мексике в некоторых случаях вам могло бы понадобиться ждать почти двести лет, потому что там авторское право истекает через сто лет после смерти автора. Это безумие, но десять лет, которые я предлагаю в качестве срока действия авторского права,— столько люди могут и подождать.

Так что я предлагаю то же самое частично сокращенное авторское право, которое распространяется на коммерческое применение и модификацию, но каждый должен быть волен перераспространять точные копии без извлечения прибыли. Через десять лет оно переходит в общественное достояние, и люди могут вносить вклад в искусство, публикуя свои измененные версии.

Еще одно: если вы собираетесь заимствовать небольшие части из множества произведений и перекомпоновать их во что-то совершенно другое, то закон должен это просто допускать, потому что назначение авторского права состоит в содействии искусству, а не в том, чтобы ему мешать. Глупо распространять авторское право на использование таких отрывков — это работает против его задач. Такого рода искажение можно получить только тогда, когда правительство контролируется издателями существующих прибыльных произведений и оно полностью позабыло о том, для чего оно предназначено.

Вот что я предлагаю, и в частности, это означает, что обмен копиями по Интернету должен быть законным. Обмен — это хорошо. Обмен налаживает связи в обществе. Нападать на обмен — значит нападать на общество.

Так что каждый раз, когда государство предлагает какие-то новые средства для нападения на тех, кто обменивается, чтобы не дать им обмениваться, мы должны признавать, что это зло, не только потому, что предлагаемые средства почти неизменно идут вразрез с основными идеями справедливости (но это — не случайно). Причина заключается в том, что их назначение — зло. Обмен — это хорошо, и государство должно поощрять обмен.

Но у авторского права, в конце концов, действительно есть полезная задача. У авторского права как средства для решения этой задачи сейчас есть проблема, потому что оно не соответствует технике, которой мы пользуемся. Оно создает помехи всем жизненно важным свободам всех читателей, слушателей, зрителей и так далее, но содействовать прогрессу по-прежнему желательно. Так что в дополнение к частично сокращенной системе авторского права, которое продолжало бы оставаться системой авторского права, я предлагаю два других метода.

Один из методов — пользоваться налогами: распределять собранные деньги непосредственно между деятелями искусства. Это мог бы быть особый налог, например на подключение к Интернету, или это могла бы быть часть общего бюджета, потому что в целом эта сумма была бы не так уж велика — если распределять ее эффективно. Распределять ее эффективно с точки зрения содействия искусству означает распределять не прямо пропорционально популярности. Распределение должно быть основано на популярности, потому что мы не хотим, чтобы решение о том, каких деятелей искусства поддерживать, а каких игнорировать, оставалось на усмотрение бюрократов; но слова “основано на популярности” не обязательно подразумевают прямую пропорциональность.

Что я предлагаю — это измерять популярность различных деятелей искусства, что можно было бы делать через опрос, участия в котором ни от кого не требуется, а затем брать кубический корень. Кубический корень выглядит так: это в основном значит, что приращение [платы] через некоторое время снижается.

Если звезда А в тысячу раз более популярна, чем успешная артистка Б, то по этой системе А получала бы денег в десять раз больше, чем Б, а не в тысячу раз.

Прямая пропорциональность дала бы А в тысячу раз больше, чем Б; это значит, что если мы хотели бы, чтобы Б получала достаточно, чтобы прожить на это, то нам пришлось бы сделать А невообразимо богатой. Такое расходование налоговых средств расточительно — этого не должно быть.

Но если сделать так, чтобы приращение убывало, то действительно, каждая звезда будет получать ощутимо больше, чем просто успешная артистка, но плата всем звездам будет небольшой долей [всех] денег. По большей части деньги пойдут на поддержку большого количества довольно успешных артистов, довольно ценимых артистов, довольно популярных артистов. Таким образом, эта система будет использовать деньги гораздо более эффективно, чем существующая.

Существующая система реакционна. В действительности она дает гораздо, гораздо больше за каждый экземпляр записи, например, звезде, чем кому бы то ни было еще. Деньги используются крайне плохо. В результате таким образом мы платили бы в действительности гораздо меньше. Я надеюсь, что достаточно смягчить некоторых из этих людей с рефлекторно враждебной реакцией на налоги — реакцией, которой я не разделяю, потому что я верю в социальное государство.

У меня есть еще одно предложение, а именно добровольные платежи. Предположим, что в каждом проигрывателе есть кнопка, на которую можно нажать, чтобы отправить один доллар артисту, работавшему над произведением, которое вы слушаете в данный момент или слушали в прошлый раз. Эти деньги будут анонимно доставляться этим артистам. Я думаю, многие будут нажимать на эту кнопку довольно часто.

К примеру, все мы могли бы позволить себе нажимать эту кнопку раз в день, и мы потеряли бы не так уж много денег. Я вполне уверен, для нас это были бы не такие уж большие деньги. Конечно, есть бедные люди, которые вообще не могут позволить себе нажимать ее, и не будет ничего страшного, если они не станут ее нажимать. Мы не нуждаемся в том, чтобы выжимать деньги из бедных для поддержки артистов. Число тех, кто не беден, достаточно, чтобы прекрасно справиться с этой задачей. Я уверен, что вам известно, что множество людей по-настоящему любят определенное искусство и искренне рады оказать поддержку артистам.

Мне в голову только что пришла одна мысль. Проигрыватель мог бы также выдавать вам квитанцию о такой-то и такой-то поддержке и даже суммировать, сколько раз вы делали это, и выдавать вам квитанцию, в которой сказано: “Я отправил столько-то этим артистам”. Есть разные способы, которыми мы могли бы поощрять тех, кто хочет это делать.

К примеру, мы могли бы проводить дружелюбную и доброжелательную рекламную кампанию: “Вы отправили сегодня доллар каким-нибудь артистам? Нет? Почему? Ведь это только доллар — вы никогда не пожалеете о нем, а разве вы не любите то, что они делают? Нажмите на кнопку!” Им будет приятно, и они будут думать: “Да, мне очень нравится то, что я только что посмотрел. Я отправлю доллар”.

В некотором объеме эта схема уже начинает работать. Есть канадская певица, которую раньше звали Джейн Сибри. Она выложила свою музыку на своем сайте и пригласила людей слушать ее и платить столько, сколько они пожелают. Она сообщала, что получает больше, чем доллар за копию, что представляет интерес, поскольку крупные компании звукозаписи взимают чуть меньше доллара за копию. Позволив людям решать, сколько платить и платить ли вообще, она получила больше — она получила больше даже на каждого посетителя, который действительно взял что-нибудь. Но это, возможно, еще без учета того, как это сказалось на увеличении числа посетителей, и [тем самым] увеличения общего количества людей, по которым проводилось усреднение.

Так что эта схема может работать, но в нынешних обстоятельствах это большая головная боль. Чтобы это делать, вам нужно получить кредитную карту, а это значит, что вы не можете это делать анонимно. И вам приходится искать, где заплатить, а системы мелких платежей — они не очень-то эффективны, так что артисты получают только половину. Если бы мы создали хорошую систему для этого, то эта схема работала бы гораздо, гораздо лучше.

Итак, таковы мои два предложения.

А на mecenatglobal.org можно найти другую схему, которая комбинирует разные аспекты этих двух; она была изобретена Френсисом Муге и составлена так, чтобы она лучше подходила к существующим системам права и чтобы ее было легче приводить в действие.

Относитесь осторожно к предложениям “компенсации правообладателям за уступку прав”, потому что когда говорят о “компенсации”, они пытаются неявно утверждать, что если вы цените произведение, то у вас есть особого рода задолженность по отношению к кому-то, и что вы должны “компенсировать” ее кому-то. Когда говорят “правообладатели”, это делается, чтобы вы думали о поддержке артистов, в то время как в действительности эти деньги идут издателям — тем самым издателям, которые по существу эксплуатируют всех артистов (за исключением тех немногих, о которых вы все слышали и которые настолько популярны, что к ним вынуждены прислушиваться).

Мы никому не должны; нет никого, кому мы были бы вынуждены что-то “компенсировать”. [Но] поддерживать искусство все-таки полезно. Это было побудительной причиной введения авторского права в те времена, когда оно соответствовало тогдашней технике. Сегодня авторское право плохо для этого подходит, но все-таки было бы хорошо делать это другими способами, которые уважают нашу свободу.

Требуйте изменения двух вредных аспектов новозеландского Закона об авторском праве. Не следует изменять наказание после трех звонков [4], потому что обмен — это хорошо, и нужно избавиться от цензуры программ для взлома цифрового управления ограничениями. Опасайтесь ACTA — они пытаются заключить между различными странами соглашение, по которому все эти страны будут нападать на своих граждан, причем мы не знаем, как, потому что они нам об этом говорить не собираются.

Примечания

1. В 2010 году система шифрования выходного цифрового видеосигнала определенно была взломана.
2. В то время это было верно. На 2018 год возможна загрузка книг из других источников, но устройство сообщает название книги, которую читают, на серверы Amazon; таким образом, Amazon знает каждую книгу, которую вы читаете на устройстве, независимо от того, где вы ее взяли.
3. 2015 год: Я добавил в список научные статьи, потому что считал, что публикация измененных версий чужих статей может нанести вред; однако публикация физических и математических статей под лицензией Creative Commons Attiribution на сайте arXiv.org и во многих свободных журналах, кажется, не представляет проблемы. Таким образом, впоследствии я пришел к заключению, что научные статьи должны быть свободны.
4. Новая Зеландия ввела систему наказания без суда и следствия для пользователей Интернета, обвиненных в копировании; затем, уступая массовым протестам, государство решило не реализовывать ее, и объявило о плане реализации модифицированной системе несправедливых наказаний. Здесь смысл в том, что они не должны приступать к реализации замены — наоборот, у них не должно быть такой системы. Однако из слов, которыми я пользовался, это не ясно.
   В Новой Зеландии государство впоследствии реализовало схему наказания примерно в том виде, в каком первоначально планировалось.